— Уполномоченный участковый полиции Сергей Ратников…
— Сергей? Хорошо. Вы не против со мной переговорить с глазу на глаз, скажем на кухне, без лишних свидетелей?..
Конечно, Ратников был не против, пусть поначалу не совсем понял, что именно от него хотят. Более того, Глеб кивнул второму своему сопровождающему "помощнику", отдав тем самым молчаливый приказ — приступить к осуществлению плана "Б", который обычно приходится запускать при таких вот непредвиденных и не всегда легко разрешаемых ситуациях. А с учетом зашкаливающего эмоционального прессинга, запускать и управлять этой вроде как давно отлаженной машиной, оказалось на поверку не таким уж и простым занятием. Как никогда тянуло где-нибудь уединится и хотя бы минут десять побыть в полной тишине с самим с собой и с тем осадком чувств, что взбаламутили в глубоком омуте его души созданным его же стараниями кошмаром. Просто, чтобы как-то все это в себе замять, утрамбовав до самого основания, чтобы, не дай бог, больше так не прикладывало в самый неожиданный для этого момент. Не хватало еще сорваться, когда меньше всего ждешь от себя подобного.
В конечном счете, этим все и закончилось. Кира увезли на скорой вместе с его матерью в указанную Глебом больницу, из квартиры увели всех и каждого, кто не имел к семье Стрельниковых хоть какого-нибудь косвенного отношения. Естественно, никакой следственной опергруппы сюда не доехало. Зато явилась по срочному вызову бригада специалистов широкого профиля. И… главное, у Кира отобрали сердце еще до того, как его вынесли из спальни на носилках, под мощной дозой быстродействующего снотворного. Сердце осталось здесь… До поры, до времени. До появления клинеров с необходимым для "уборок" квартир оборудованием.
Он, конечно, мог уехать отсюда чуть ли не сразу вслед за Ритой, оставив все вопросы по квартире и самому происшествию тому же Вячеславу. Но что-то вынудило его остаться, задержавшись далеко не на пару часов. Пройтись почти по всем открытым комнатам, вспомнить о том факте, что он очень и очень давно тут не был и много чего теперь не узнавал. Или впустить в свое сознание другие немаловажные детали, например, связанные со Стрекозой, с оставленными ею здесь следами и… личными вещами, теми, что она так отсюда и не забрала, когда переезжала на Котельникова. Их забирал кто-то из людей Стрельникова-старшего, и, скорей всего, мог что-то не доглядеть. Но даже не в этом суть. А в том, какие именно вызывали в нем чувства и последние события, и связанные с этим местом собственные ощущения. То, что не видел чужой глаз и так глубоко резало по сердцу тебя лично.
Проснувшаяся вдруг нежданно-негаданно настырная совесть? Едва ли. Скорее, раздражающая горечь по утраченному. Запоздалое осмысление о потери контроля над произошедшим с болезненным пониманием того факта, что как раз он и оступился где-то в какой-то момент, то ли заигравшись в Бога и Дьявола, то ли не посчитав Кирилла Стрельникова за серьезного соперника. А может… просто не мог поверить, что его Стрекоза настолько чистое и невообразимо невинное создание, с которым противопоказано играться в жестокие взрослые игры. Ангелы лишены лицемерия и расчетливости, что по обыкновению присущи лишь бесам-паразитам или инфицированным вторыми смертным. Если первые любят, то всем сердцем, если кого-то выбирают, то только того, кому отдали свое сердце, не требуя ничего взамен. Это их природа, они не виноваты в том, что живут так, как им диктует их ничем незапятнанная сущность.
И Глеб все это банально проглядел, либо не возжелал поверить увиденному. А может подсознательно за этим потянулся, решив стать собственником столь бесценного сокровища ему не предназначенного? Слишком много в нем Тьмы, и даже такой яркий Свет, какой был у Алины, не способен рассеять этот стылый мертвый мрак его прогнившей до основания грязной душонки. Чистый Свет тянется к такой же чистоте. И, судя по всему, в Кире-то она и оказалась, раз так проявилась с появлением в их жизни любимой обоими Стрекозы. Если бы Инквизитор понял это изначально, то не стал бы подпускать ее к сыну даже на расстояние пушечного выстрела. Вот чем в последствии и заканчиваются подобные игры. Неизбежной трагедией с неизменной победой Тьмы над Светом…
Он так и не смог уйти из квартиры Кирилла, будто что-то продолжало его насильно удерживать здесь против собственной воли и раскручивающейся с каждым пробывшим тут часом нестерпимой боли. Ни дать, ни взять, мазохист-самоистязатель. Не хватает только вериг и плетки. Хотя, физическую боль, наверное, было бы перенести сейчас легче легкого. Куда тяжелее насиловать себя морально, прокручивая в голове раз за разом смешанные едва не в одно целое картины прошлого и настоящего, впервые заставляя себя взглянуть на свершившееся трезвым взглядом, ни как главному исполнителю всего этого кошмарного Армагеддона, а как беспристрастному судье.
"Тот, кто сеет ветер — пожнет бурю." — видимо, так оно и есть. Только в его случае, это оказался целый хаос сокрушительных масштабов для многих и, в частности, очень близких ему людей. Увы. Все как у Пабло Неруды. Убивая жизнь — рождают смерть… Но убив смерть нельзя родить жизнь…
Наверное, поэтому он и проторчал здесь до самого вечера, будто знал, что рано или поздно, но Рита сюда вернется и обязательно найдет его в кабинете сына (где уже все успели подчистить, прибрать, создав идеальный порядок под маниакально чистоплотные запросы Кирилла Стрельникова). Знал, что она дойдет до него, не проронив при этом ни слова, и прожигая насквозь таким испепеляющим взором, от которого любой другой на его месте уже давно бы скончался или забился в ближайшем углу от неподдельного страха. Естественно, он так и не шелохнулся даже после того, как отвернулся от окна и стал следить (практически безучастно) за неспешным приближением жены.
Такая сценка между ними уже происходила, только в этот раз на ее лице читались совершенно иные эмоции (или, скорее, их полное отсутствие). В этот раз она пришла сюда за другим. За чем конкретным? Можно и не гадать. За попыткой сделать ему еще больней, чем он сделал ей и ее ненаглядному Кирюшеньке. Банальное око за око. Разве что провернуть такое, еще и с ходу, — задачка из ряда невозможное и абсолютно невероятное.
Он даже предвидел и физически был готов к граду из хлестких пощечин, не исключая и более сильных ударов и не только кулаками. Хотя Рита не могла не понимать, насколько все они выглядели сейчас нелепыми, жалкими и мало как им воспринимаемыми. Если бы она хлестала его чуть подольше, пока не отбила сама себе о него руки, тогда быть может что-то и сумела на нем оставить. Но, увы и ах… Сил ей хватило не на многое и совсем ненадолго. Но, все же стоило отдать должное, вложилась она в удары основательно, совершенно не скрывая ни во взгляде, ни в резко постаревшем и перекосившемся лице переполнявшие ее ярость и ненависть. Таким взглядом даже куда больнее бить, чем щемящими пощечинами. Если бы она посмотрела на него так же лет двадцать с лишним назад, наверное, бы точно не дотянула до дней сегодняшних.
— Теперь, надеюсь, ты счастлив? Безмерно и безгранично, как только может быть счастлив больной на всю голову, вроде тебя, психопат, дорвавшийся до власти и до возможности безнаказанно убивать кого угодно и сколько угодно. И я еще когда-то дурела от любви к такому чудовищу?..
Он не узнал ее голоса, настолько его исказила внутренняя боль и переживаемое Ритой напряжение, что, казалось, его шершавые лезвия скользили не только по слуховым нервам, но и по сердцу, оставляя тоненькие, зато весьма болезненные порезы. Каких сил ей стоило все это произнести и не сорваться в крик? — известно лишь одному богу.
— Следи за словами, дорогая. Я могу многое простить, но мои пределы терпения не безграничны и особенно сейчас.
— Серьезно? Так ты еще не брезгуешь мне угрожать после всего, что уже успел натворить.
— Я творил и куда худшие вещи, и ты их игнорировала, можно сказать, прямо в упор, предпочитая не замечать моей темной стороны или не лезть туда, где тебе никогда не было места. Оно и понятно, когда что-то очень плохое касается кого-то другого, кого ты не знаешь и никогда не узнаешь, об этом думать не обязательно, вернее даже, совсем не нужно. Тогда и совесть крепче спит, и голова меньше всего болит.
— Именно, Глеб. ИМЕННО, — в ее выплаканных еще до прихода сюда глазах опять задрожала брильянтовая влага чистейшей боли и смертельного сожаления о пережитых когда-то впустую годах. О выборе, который она так опрометчиво совершила в свое время, получив взамен лишь обагренные чужой кровью деньги и израненную невыносимым одиночеством душу. Наверное, так и бывает, когда очаровываешься проклятой любовью и не замечаешь, как принимаешь большую часть ее проклятия на себя.
Наивная дурочка, решившая, что сумеет обмануть и богов, и весь мир, но в первую очередь саму себя…
— Я слишком много взвалила на свою совесть, включая все твои грехи, приняв их, как за личные и ничем неискупимые. Только очищением адского пламени для нас двоих. Наверное, все эти годы только за это и держалась — за наши общие грехи. За то, что нас продолжало объединять, и с чем мы в конечном счете на своей совести и подохнем, как два безнаказанных соучастника. Может поэтому и продолжала многое тебе прощать из маразматического упрямства. Из наивной веры, что я все это заслужила по праву. Но в этот раз… В этот раз ты перешел недопустимое даже для себя. Убийство ни в чем неповинного перед тобой брата еще можно как-то оправдать твоей слишком предсказуемой и ничем неуправляемой вспыльчивостью. Да и мы сами хороши, решив обвести вокруг пальца самого Инквизитора. Сделать то, что не удавалась до сих дней вообще никому и никогда. Тут мне просто нечем себя оправдать, поскольку большая часть вины за смерть Валерия лежит и на мне, возможно даже куда большая, чем твоя или твоей матери. С тебя ее списали за банальную неосведомленность и привычку вершить самосуд над своими жертвами без права на защиту с их стороны. Да и Софья Валерьевна очень слезно меня просила даже на смертном одре, чтобы я тоже унесла нашу тайну в могилу. Разве умирающему можно в таком отказывать? И разве любящая до смерти собственного мужа жена захочет причинять любимому еще больше боли, чем уже причинила?..