— Ничего такого я говорить не собиралась и не собираюсь. А ты мне так и не ответил. Что ты от меня хочешь и ждешь? Прости, но я не горю особым желанием торчать тут не известно сколько времени, не известно что выслушивая и не имея никакого понятия, чего именно от меня добиваются всем этим дерьмом.
— Серьезно? Прямо-таки и не понимаешь? Совершенно ничего-ничего? — не то, чтобы он как-то резко изменился в своем поведении. Скорее, решил сменить тактику пси-воздействия и тон голоса с нравоучительно жесткого до ласково издевающегося. Хотя, не знаю, чем меня опять настолько глубоко проняло, едва не до полной остановки сердца и позорного падения на пол из-за резко ослабевших ног (будто в нижнюю часть моего тела вкачали литров пять очень ядреного ледокаина). То ли его многообещающим баритоном, от которого стыла в жилах кровь, а кожу стягивало колкой россыпью крупных мурашек, то ли весьма пугающим действием, когда он вдруг сделал последний разделяющих наш полушаг, окольцевав меня окончательно смертельной ловушкой своей физической близости. Могу даже поклясться чем угодно и на чем угодно, все это время он насиловал меня ею отнюдь не на ментальном уровне, а сейчас так и вовсе загнал в тупик и едва не добил до смерти. Хотя, вроде, и не сделал ничего такого… Только вцепился второй рукой в край столешницы рядом с моей ладонью, тем самым зажав меня практически со всех сторон, но при этом все еще не касаясь моего тела своим.
Но и это далеко еще факт… Как он мог не касаться, когда меня ТАК трясло от его сумасшедшей близости? Когда буквально душило острой асфиксией под прессующей до треска в костях физической мощью его далеко не хиленького и явно прокачанного тела. Как и исходящим от него ароматом вполне живого, реального, а не привидевшегося образа — его обособленным потом, чуть уловимым запахом почти выветрившейся туалетной воды и… наверное, им самим. Его кожей, его волосами… его дыханием… Казалось, они усилились в разы, стоило ему сократить последние между нами сантиметры и окутать меня всем своим безумием окончательно и бесповоротно — без единого шанса на спасение.
— Может еще скажешь, что ничего сейчас ко мне не чувствуешь и никогда-никогда не чувствовала до этого?
Как он мог не касаться, когда его голос и вскрывающий тысячами скальпелей взгляд обжигали меня именно физически, проникая под кожу и череп вполне осязаемыми орудиями пыток. Впивались раскаленными крючками в мою немощную плоть, чтобы добраться без каких-либо препятствий к самым уязвимым точкам абсолютно беззащитного тела и ударить по ним со всей дури наотмашь.
— Ну прости… что ввела тебя когда-то своим поцелуем в ложное о себе представление… И то, что ты так и не смог об этом забыть. — боже… Скольких сил мне стоило, чтобы все это произнести и не хлопнуться в обморок. Меня же трясло уже в открытую, как и срывало голос с дыханием. Про сердце вообще молчу. Казалось, я ощущала его обезумевшие толчки везде, даже в кончиках пальцев. Не удивлюсь, если Кир их тоже слышал и… да, видел… На моем дрожащем горле, в моих порывистых вдохах-выдохах.
И каково это? Говорить одно, а чувствовать совершенно другое? Он же просто сейчас надо мной издевался, сканируя взглядом и нейросетью своих ментальных щупалец, впившихся в меня мертвой хваткой вместе с его взглядом и… его собственной плещущейся в глазах Тьмой. Бешеной, обезумевшей, обособлено исключительной и дико изголодавшейся.
— Весьма похвально, даже зачетно… — опять этот его хищный оскал, из-за которого сердце в миг покрывается ледяной коркой льда, а низ живота обжигает нежданным приступом остервенелой похоти. Он же почти меня там касается. Я же это именно чувствую, всего в полусантиметре от его оттопыренного и явно очень твердого на ощупь гульфика черных джинсов. Хотела бы я понять, что именно его сейчас сдерживает, и он не прижимается к моему лобку своим эрегированным членом. Но сделай он это прямо сию секунду… Точно съеду с катушек.
— Требуешь от меня прямых ответов, а при этом так некрасиво уходишь от своих. Строишь тут из себя всю такую непорочную Деву Марию, а сама сжимаешь бедра и обильно на меня спускаешь. Сильно зудит, милая? Мало вчера мой папенька вложился? Возраст и здоровье, увы, уже дают о себе знать? — и, естественно, произносит все это чуть ли не прямо мне в губы, скользя по моему лицу бесстыдно ласкающим взглядом, будто по обнаженному телу. Будто мои связанные с ним тайные мысли с запросто угадываемыми порочными желаниями выставлены на показ во всей своей срамной красе, самой эротичной для моего преследователя картинкой.
Да и некуда мне, если так подумать, деваться или отклоняться от него еще больше. Я уже достигла предела. У этой ловушки нет ни выхода, ни входа. И… похоже, мы в ней застряли оба.
— Уж что-что, а возраст ему в этом явно не помеха… — жаль только говорить не могу без надрывной дрожи в голосе, без дичайшего желания разреветься и взмолиться… И как это невыносимо, произносить, наступив себе на горло, одно, а чувствовать (вернее даже умирать) совершенно другое. — И я тебе уже говорила… Тебе до его богатого опыта и сексуальных навыков, ох как еще далеко. Да и нет у меня никакого желания вас сравнивать, прекрасно зная наперед, кто в этой "гонке" выиграет. Поэтому, не обольщайся. Если у меня сейчас там и зудит, то только от его стараний.
Зря я, конечно, рискнула штырнуть прячущегося в его Тьме далеко не ручного зверька. Увидеть впритык, как дрогнула и налилась черной кровью его зеленая бездна… Господи, да она еще бездонней, чем у его отца…
— Думаешь, меня еб*т насколько кто из нас хорош в постели? Или мне шестнадцать годиков, и я понятия не имею, с какой целью используются все эти жалкие подколки от возомнивших себя очень опытными в постели шлюшек? Ты очень сильно удивишься, если я скажу, что мне на это глубоко насрать. Но еще больше потечешь, когда узнаешь, что я банально хочу тебя выеб*ть. Хотя, нет… далеко не банально…
Не знаю, что он сделал, то ли еще ближе нагнулся к моему лицу (хотя, куда еще ближе?), то ли впервые дотронулся до меня, вдруг нежно обхватив мои скулы невесомо ласкающими пальцами, но я едва не вскрикнула и чуть было не вжалась в столешницу спиной до хруста в позвоночнике. Только на вряд ли от накрывшего меня с головой страха. Скорее от того, что мне пришлось пережить, увидеть и прочувствовать. То, что невозможно описать ни одним подходящим словом. Я понятия не имею, что это было и почему оно ворвалось в меня, подобно сокрушительной волне всесметающего огневого удара, прошедшего через меня буквально насквозь. Через каждую клеточку совершенно обессиленного тела, каждого оголенного нерва и растрепанных в клочья эмоций.
— За банальным, возвращайся сразу к своему бывшему Михе. Нет, мое золотце… Я тебя так оприходую и пройдусь по твоему шикарному телу такими изощренными способами, о которых ты даже не догадываешься и не способна хотя бы просто представить в своем скудном воображении. И, уж поверь мне на слово, я это обязательно сделаю.
— А не боишься, что за такое ты уже сегодня будешь отвечать перед своим отцом стоя голыми коленками на сухом горохе? — конечно, меня трясло и, конечно, никаких сил на чтобы то ни было у меня уже не было. Сама не понимаю, как сумела разомкнуть губы и все это произнести. Ведь все, что меня тогда волновало, чем выворачивало и душило в тугих кольцах вышедшего давно из-под контроля сумасшествия — это одной доводящей до истерического срыва одержимостью. Я ЖДАЛА, КОГДА ОН ЭТО СДЕЛАЕТ. И не просто ждала. Я ХОТЕЛА ЭТОГО. Тряслась, сжималась и… жаждала.
И когда его красивые темные губы скривила уже такая знакомая ухмылка жесткого циника, клянусь, я была уверена, что он вот-вот это сделает. Совсем немного поддастся вперед и накроет собой уже по-настоящему. И тогда уже все… Я ничего не смогу ни сказать и ни сделать. Может только кричать и совсем не от ужаса…
— Наивная… Да ты первая, кто будет это от него скрывать всеми правдами и неправдами и молить всех богов с небесами, чтобы он ничего об этом не узнал. Более того…
А вот теперь точно все… Если я и не умерла в этот момент, то благодаря неизвестно какому чуду, потому что от такого просто невозможно выжить.
Он все-таки это сделал… пересилил самого себя… того зверя, который мечтал меня разорвать в любую из ближайших секунд, если его хозяин хотя бы на мгновение отвлечется и совершит роковую ошибку. И, да… я его слышала… Так же явственно, как голос Кирилла, опалившего мое ухо своим звучным баритоном вместе с ментальным рычанием своей рванувшейся по мою душу Тьмы. А всего-то… скользнул своей щекой по моей скуле, почти коснувшись губами моей ушной раковины и при этом продолжая, не глядя, касаться кончиками пальцев подбородка, словно рисуя невесомым перышком по моим дрожащим губкам…