Они вошли, осмотрелись. По лицу библиотекаря Маши было видно, что она поражена беспорядком, царившим в доме. Да, он не прибирается через день. Два раза в месяц вполне достаточно. Прислуги он не держал, потому что она не умеет язык держать за зубами. Болтливая прислуга – роскошь, которую он не мог себе позволить.
Он провел их в гостиную. Одна из комнат, куда он почти не входил, где относительно было чисто.
Гости выбрали широкий длинный диван. Пять метров и пятнадцать подушек. Он подсчитал, когда его им доставили, изумленно воззрился на жену и задал несколько резонных вопросов. Ответы он, конечно, получил, но не те, которых ждал. Она ответила спокойно и не унизила его достоинства ни разу. Хотя он как раз на это и напрашивался. Ему же надо было ее за что-то ненавидеть. Он тщательно культивировал это чувство в душе и расставаться с ним никак не собирался. Даже если она отвечала ему вполне по-человечески и смотрела нормально, без холодка.
– Итак, господа, слушаю вас.
Иван Семенович не стал садиться, хотя и две пары разномастных кресел стояли в гостиной, и дюжина стульев вокруг овального стола в дальнем углу. Там его драгоценная супруга заседала со своими музыкантами, которым оказывала всяческую поддержку.
На его взгляд, бездари и лентяи, их всех надо было держать подальше не только от их дома, но и от музыки. Но его никто не слушал. Лишенная от природы всякого слуха, супруга думала иначе. И себя и своих знакомых музыкантов она считала несправедливо обиженными и обойденными удачей. И тратила на них, тратила, тратила!
Не мог он присесть ни на один из этих стульев, где прежде восседали их нахлебники. Он остался стоять.
– Иван Семенович, а где сейчас Ульяна? Сестра-близнец вашей жены?
Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Так принято говорить в народе. Лично ему гром среди ясного неба никогда не казался чем-то ужасным и неожиданным. Природное явление – не более. Ему куда больше нравилось сравнение: наступить на притаившуюся змею. В этом случае последствия куда фатальнее.
– Я знаю, кто такая Ульяна! – фыркнул он сердито. – И я помню, как они были похожи.
– Это хорошо, что помните, – проникновенно смотрел на него симпатичный подполковник. – Так где она?
– Не знаю. – Он встал к ним спиной, сунув руки в карманы заношенных до дыр штанов. – После того, как случилась трагедия, Ульяна уехала.
– Когда это случилось? Число, месяц? Хотя бы приблизительно.
– Не помню, – настаивал он, понимая, что имеет право на забытье. Год прошел.
– Она присутствовала на похоронах? – вдруг прозвучал писклявый голосок Маши. – Я обнаружила в Сети фото того ужасного дня. Ее нигде не было. Вы стояли в одиночестве.
– Да… Наверное… Плохо помню тот день. Все как в тумане. Только боль вот здесь. – Он обернулся на пару секунд, приложив ладонь к сердцу. – Весь на лекарствах. Я не один там был такой.
– А после похорон? Вы с ней виделись?
Это снова Степанов. И вопросы свои гнусные он задавал не просто так. Знал, собака, знал кое-что! И хитрить смысла не было. Все равно узнают, если уже не узнали, явившись таким странным составом.
– Да. Виделись. Она какое-то время жила в этом доме. Совсем недолго. Пару дней. – Он выудил руки из карманов и широко повел вокруг себя, но так и не обернулся к ним. – Я просил ее остаться, а она уехала. Все равно уехала. Куда – не сказала. Написала на меня доверенность на получение материальной компенсации за Веру. Ключи оставила от бабкиной квартиры, но просила присматривать, и уехала.
– И больше не появлялась? – снова подала голос Маша.