Эпилог
Я сидел на скамье, под палящим солнцем. Закрыв глаза, я подставил лицо ярким лучам. Тепло разлилось по моим щекам, я слышал горчично-желтый и бронзовый цвета: пели птицы, и шуршали листья.
Потом пришли они, ноты, что всегда заполняли мой разум яркими красками. Цвета складывались в четкий рисунок. Я открыл глаза и записал получившуюся мелодию в тетрадь.
– Истон!
Перед глазами полыхнуло фиолетово-синим, когда ветер донес до меня голос Бонни. Я поднял глаза и увидел розовый смех своей любимой. Она бегала вокруг дерева, щеки у нее раскраснелись. Бонни выглядывала из-за ствола, а у нее за спиной раздавалось желтое хихиканье.
Я улыбнулся: наш сын Истон выпрыгнул из-за дерева и обнял Бонни за ноги. Она обернулась и подхватила сына на руки, подбросила его, и смех малыша из бледно-желтого стал таким ослепительным, что затмил свет солнца.
У нас с Бонни родился ребенок, и я до сих пор не мог в это поверить. Мы поженились сразу после университета, и Бонни ездила со мной по всему миру, потому что теперь я много гастролировал. После концерта мы уже не расставались ни на день. Я не отпускал ее от себя ни на шаг.
Из-за ее сердца мы никогда ни в чем не были уверены и все же дожили до этого момента. Новое сердце Бонни оказалось сильным, и в глубине души я не сомневался, что она проживет долгую жизнь. А когда случилось чудо и родился малыш Истон, я понял, что Бонни никогда нас не покинет.
Моя маленькая Фаррадей одержит победу, несмотря ни на что.
Она наконец-то жила той жизнью, о которой грезила. В этом и заключалась ее мечта: быть женой и матерью, и она идеально вписалась в обе эти роли. Бонни запела, и мое сердце растаяло. В моем сознании танцевал фиолетово-синий цвет. Я не мог отвести глаз от жены: она пела нашему мальчику, а тот смотрел на мать так, словно она была для него целым миром.
Так оно и было: Бонни была целым миром для нас обоих.
Фиолетово-синие, белые и розовые оттенки играли колыбельную в моей голове. Когда Бонни закончила, Истон повернулся ко мне, широко улыбнулся, так что на щеках у него заиграли ямочки, и сказал:
– Папа! Мама поет синим голосом, как небо.
Я почувствовал, будто внутри меня раздувается огромный воздушный шар, а Бонни рассмеялась и поцеловала сына в щеку. Истон уродился в меня, он сердцем видел музыку. Еще он был очень похож на своего дедушку Льюиса, а тот любил внука без памяти. Бонни поставила Истона на землю, и малыш побежал ко мне. Я подхватил его на руки и поцеловал в пухлую щеку. Сын засмеялся, и получился самый насыщенный желтый из всех, что я когда-либо видел.
Я сидел на скамье и держал Истона на коленях. Бонни подошла к могиле своего брата и провела по надгробию кончиками пальцев. Мы часто сюда приходили, потому что Бонни не могла не видеться с братом слишком долго. Даже в смерти они были неразлучны, а их общее сердце билось за двоих.
Как когда-то сказала Бонни, она твердо решила прожить жизнь за них обоих, и она жила. Она была счастлива, а благодаря ей был счастлив и я.
Бонни подошла к нам и села рядом. Я обнял ее за плечи, и она закрыла глаза.
– Спой, что ты там сочинил.