Мечта для нас

22
18
20
22
24
26
28
30

Истон кивнул и потянул рыжую девицу к бару. Не глядя на ее подружек, я вышел на улицу, зажег сигарету, но не остановился, а двинулся дальше по улице. Возвращаться в бар я не собирался, потому что желание веселиться испарилось.

Я был сбит с толку. Не хотелось ни оставаться, ни двигаться вперед. Хотелось выпрыгнуть из кожи, какое-то время побыть другим человеком.

Меня тошнило от себя нынешнего.

На улице было многолюдно, народ шел поужинать и выпить. Проходя мимо группы студентов, я пониже опустил голову.

Люди постарше шли в сторону парка. Вскоре я обнаружил, что и сам стою перед парковой оградой. На большой поляне расположились несколько сотен человек, большинство расстелили одеяла прямо на газоне, как во время пикника. Я посмотрел туда, куда были направлены взгляды. В центре поляны установили сцену, на которой разместился оркестр. Он состоял самое меньшее из пятидесяти музыкантов. Над парком загремели аплодисменты. Я поморщился: деревья загораживали мне обзор.

Я разглядел, как дирижер поднимается на сцену. Мое сердце зачастило, когда он взмахнул палочкой, отправляя оркестру сигнал приготовиться. Смычки замерли над струнами скрипок, мундштуки – у губ музыкантов, а пианистка коснулась пальцами клавиш.

В следующую секунду музыканты разом заиграли, и концерт начался. Зазвучала Пятая симфония Бетховена, и я придвинулся ближе к ограде. Следовало немедленно уйти, мне нужно было уйти. Вместо этого я словно со стороны смотрел, как направляюсь ко входу в парк. Там стояла билетная будка, а на ней висела табличка с надписью «Все билеты проданы».

«Иди домой, Кромвель». Усилием воли я вынудил себя повернуться и двинуться в сторону кампуса, однако с каждым шагом цвета в моей голове становились все ярче. Я остановился как вкопанный, зажмурился, прислонился к забору и с силой надавил на опущенные веки ладонями. Цвета не исчезали.

Красные вспышки превращались в треугольники, сияли и переливались, окрашиваясь в зеленый, как молодая листва. Ярко-желтые фигуры загорались и становились персиковыми; длинные, вытянутые лучи, оранжевые, точно заходящее солнце, взрывались и обращались светло-коричневыми.

Я отнял руки от лица, признавая поражение, плечи расслабленно поникли. Сцена осталась где-то позади. Я огляделся, высматривая стражей порядка, но не увидел ни одного – поблизости вообще никого не было. Тогда я ухватился за забор, перекинул через него ногу и перепрыгнул на ту сторону. Приземлился я в какие-то кусты, и колючие ветки слегка ободрали мне кожу.

Уже сгущались сумерки, и под покровом темноты я беспрепятственно подобрался к поляне, вышел из-за деревьев и двинулся на звуки музыки. С каждым шагом цвета становились все ярче, и в конце концов, устав бороться с собой, я сделал то, чего не позволял себе последние три года.

Я выпустил цвета на свободу.

Разорвал невидимую удавку, которая сдерживала их, и позволил им парить.

Я стоял с закрытыми глазами и всем существом впитывал музыку, пил ее, как живую воду, а руки у меня так и чесались.

Когда четвертая часть симфонии подошла к концу, я открыл глаза и подошел ближе к поляне, туда, где расположились слушатели. Слева от меня росло высокое дерево, и я решил сесть под ним. Оркестр заиграл следующее произведение, я посмотрел на сцену… и чуть не ахнул. Прямо передо мной сидела знакомая девушка с каштановыми волосами. Мое сердце пропустило удар. Я не видел ее целую неделю, и теперь окружавшая ее аура бледно-розовых и лавандовых оттенков казалась ярче. Цвета стали насыщеннее.

Я не мог отвести глаз.

Бонни сидела одна на одеяле, а второе накинула на плечи. Это напомнило мне о пледе, которым она укрыла меня в ту ночь в Брайтоне.

Она оставила мне его, хотя в ту ночь я вел себя с ней как законченный мерзавец. У меня опять сжалось сердце. Я вскочил, пытаясь избавиться от этого чувства.

Меня переполняли эмоции.

Бонни сидела, подтянув колени к груди и обняв их руками. Даже отсюда я видел, что взгляд девушки прикован к музыкантам. Она старалась ничего не пропустить.