— И как они только могли?
— Мне всегда не везло в любви.
Марго придвинулась плотнее к Винсенту и положила руку ему на колено. Другой рукой она шаловливо провела по его лицу, коснувшись массивного носа, полных, приоткрытых губ, твердого, округлого подбородка. Легкая дрожь опять пробежала по ее телу; она быстро отдернула пальцы.
— Какой ты сильный, — тихо сказала она. — Все у тебя сильное — и руки, и скулы, и шея. Я никогда не встречала раньше такого мужчину.
Он грубо обхватил ее лицо ладонями. Страсть и возбуждение, кипевшие в ней, передались и ему.
— Я тебе нравлюсь хоть немного? — В ее голосе звучала тревога.
— Да.
— Ты поцелуешь меня?
Он поцеловал.
— Пожалуйста, не думай обо мне плохо, Винсент. Я не могу ничего с собой поделать. Ты видишь, я влюбилась в тебя… и не смогла удержаться.
— Ты влюбилась в меня? В самом деле? Но почему?
Она прильнула к нему и поцеловала его в уголок рта.
— Вот почему, — шепнула она.
Они сидели не шевелясь. Неподалеку было крестьянское кладбище. Столетие за столетием крестьяне ложились на вечный отдых в тех самых полях, которые они обрабатывали при жизни. Винсент стремился показать на своих полотнах, какая это простая вещь — смерть, такая же простая, как падение осенней листвы, — маленький земляной холмик да деревянный крест. За кладбищенской оградой зеленела трава, а вокруг расстилались поля, где-то далеко-далеко сливаясь с небом и образуя широкий, как на море, горизонт.
— Ты знаешь хоть что-нибудь обо мне, Винсент? — мягко спросила она.
— Очень мало.
— Говорил тебе кто-нибудь… сколько мне лет?
— Нет, никто.
— Мне тридцать девять. Скоро будет сорок. Вот уже пять лет я все говорю себе, что если не полюблю кого-нибудь до сорока лет, то убью себя.
— Но ведь это так легко — полюбить.