Вечером, когда Стин возвращалась с поля, он ждал ее у порога хижины. Все семейство село ужинать, а Стин, не заходя в хижину, опустилась на землю рядом с Винсентом.
— Скоро вы сможете рисовать еще кое-кого, — сказала она.
— Так это правда, Стин?
— Конечно. Хотите пощупать?
Она взяла его руку и положила к себе на живот. Винсент почувствовал, как сильно он округлился.
— Отец Паувелс сегодня сказал мне, что этот ребенок от меня.
Стин засмеялась.
— Хотела бы я, чтобы он был от вас. Но вы-то никогда этого не хотели, правда?
Винсент поглядел на Стин, на ее грубоватые, неправильные черты лица, толстый нос, толстые губы, на ее смуглое, пропитанное потом тело. Она тоже взглянула на него и улыбнулась.
— Сказать по чести, Стин, я бы не отказался.
— Значит, отец Паувелс говорит, что это вы. Вот, забава-то!
— Что ж тут забавного?
— Если я вам скажу, от кого у меня ребенок, вы меня не выдадите?
— Даю слово.
— От сторожа его церкви!
Винсент даже присвистнул.
— Ваши родные знают?
— Конечно, нет. Я им никогда и не скажу. Но они знают, что это не вы.
Винсент вошел в хижину. Там было все по-прежнему, как будто ничего и не случилось. Де Грооты отнеслись к беременности Стин с таким равнодушием, словно это была не их дочь, а чужая корова. Винсента они встретили как обычно, и он видел, что они его не винят.
Но в поселке думали иначе. Адриана Схафрат подслушала у двери разговор отца Паувелса с Винсентом. Она тут же передала его соседям. Через час жители Нюэнена все до одного знали, что Стин Де Гроот беременна от Винсента и что отец Паувелс решил непременно обвенчать их.