Вспомни меня

22
18
20
22
24
26
28
30

В каждом фрагменте я чувствую, как эмоции проплывают между нами, стрелой проносятся через импульсы памяти и раскрываются в симфонии красок и любви. И здесь так много любви. Она становится громче и ярче с каждой мыслью. Наша любовь – это не просто вспышка золота или шепот серебра. Наша любовь – это оранжевый огонь заката в пустыне. Это бесконечный аквамарин Миракл-Лейк летом. Наша любовь – это лазурное небо, кружащееся над качелями. Яростный красный цвет звезды на карте, указывающей путь домой.

Есть и другие воспоминания. Я вижу вспышки шахт. Вспышки мэра. Моего отца. Большинство из них проносятся мимо слишком быстро, чтобы разобрать, но я чувствую янтарно-желтую пульсацию гнева. Водянисто-серый цвет смятения. Дымчато-черный цвет обмана.

Затем также быстро Марко делает шаг назад, разрывая связь. Перед глазами снова появляется гостиная. Послеполуденный солнечный свет проникает сквозь занавески. Где-то наверху слышно, как бормочет телевизор.

Я спотыкаюсь, когда он отпускает мои руки. Я начинают жадно хватать воздух ртом.

Марко опускает голову в руки, так что я не вижу его лица. Он делает несколько шагов от меня. С его губ срывается тихий стон.

– Ты в порядке? Марко?

Когда он поднимает голову, я вижу, что его глаза влажные. Его лицо смягчилось. Взгляд кажется более ясным, чем раньше.

Меня всегда удивляла легкость человека после того, как с него сняли бремя воспоминаний: то, как они выплывают из Дома Воспоминаний, словно с плеч сняли тяжесть всего мира. Я думала, что это дар – иметь возможность забирать вещи, которые тяготили людей, но, глядя на Марко, я понимаю, как я ошибалась. Наши воспоминания – это часть нашей материи, каждое из них – кусочек лоскутной истории, которая формирует нас такими, какие мы есть. Когда освобожденные от бремени покидают Дом Воспоминаний, они не становятся легче. Они становятся другими. Они меняются. Они доверяют нам, а мы забираем у них что-то, что сделало их такими, какие они есть.

Это не помощь. Это предательство.

Как я раньше этого не замечала?

– Люс.

Голос Марко возвращает меня в настоящее. То, как он произносит мое имя, звучит так же, как чувствовались цвета в его воспоминаниях. Я хочу утонуть в этом звуке. Я хочу погрузиться в него и никогда не всплывать.

Он сокращает расстояние между нами так быстро, что я подпрыгиваю от неожиданности. На этот раз, когда наши руки соединяются, касание становится другим – он прикасается ко мне так, будто знает все дороги и пути, которые ведут ко мне. Как будто мы никогда не были потеряны друг для друга.

– Люс. – Его пальцы скользят между моими, его большой палец проводит по моей линии жизни до запястья так же, как он делал это в своих воспоминаниях. В его глазах блестят слезы. – Как я мог забыть? Как я мог позволить им забрать тебя у меня?

Он подходит ближе, практически не оставляя пространство между нами. Он так близко, что я вижу, как дрожит его нижняя губа; чувствую тепло его дыхания; вижу светло-коричневые крапинки, плавающие между темно-коричневыми радужками его глаз.

Когда он целует меня, я чувствую, что он помнит. Он целует меня так, как будто мы делали это уже сотни раз. Может быть, тысячи раз. Поцелуй с ним – это как возвращение домой, словно каждая дорога ведет к нему.

– Мне жаль, – шепчет он между вдохами. – Мне так жаль, что я забыл тебя.

– Это не твоя вина, – шепчу я в ответ, так отчаянно желая, чтобы у меня были свои собственные воспоминания о нем. Он может вспомнить, какими мы были до этого. А у меня осталось только «после».

Когда он наконец отстраняется, его темные глаза становятся серьезнее. Я рада этой паузе, потому что мне нужен воздух.

– Как ты это сделала?