Широкая карета позволяла спокойно находиться внутри сразу шестерым, но мы были лишь вдвоём. Пока вдвоём.
— Иногда я удивляюсь, почему отец с матерью продолжают считать тебя способным? — Взгляд Кастиса потяжелел.
Тебе не понять, ведь сам до этого уровня сильно недотягиваешь. Хах, чего стоит одна только твоя несдержанность после парочки бокалов вина? Отец даже целителям приказывал «привести всё в норму», но те лишь разводили руками, утверждая про особенность организма. Однако так я говорить, конечно же, не стану.
Вот только… кем надо быть, чтобы, зная про такую свою особенность, продолжать напиваться? Идиотом.
— Если таково твоё пожелание, брат, то я проявлю все свои чувства, — я провёл рукой по большой коробке с подарком, которая находилась рядом.
— Сделай милость, — кивнул он, тоже теряя интерес к разговору.
Взгляд в окно показал, что стража, которой мы взяли достаточно мало, полностью готова, но кое-кого всё ещё не хватало.
Я постарался сосредоточиться на своих ногтях, осматривая, не требуют ли они дополнительной обработки, не желая показывать нетерпение и раздражение, которое непременно проявляется во мне, когда речь идёт о таких, как эта опаздывающая, мерзкая, отвратительная…
Дверь открылась, в карету села девушка с длинными кудрявыми волосами цвета соломы. Её личико вполне можно было бы назвать симпатичным, и при других обстоятельствах я бы признал, что подобная ей вполне могла бы присутствовать в нашем поместье… В качестве служанки, вряд ли статусом выше. Но с учётом того, что она относилась к одному из самых презираемых, но одновременно столь нужных обществу типов людей, то…
— Тереза, ты задержалась, что-то слу… — Кастис прервался, а он редко делал так сам по себе. Остро захотелось обернуться в их сторону и взглянуть самому.
Но нужно ли? Тогда ведь моё раздражение легко будет заметно.
Я всё-таки обернулся, не сдержав любопытства, и усмехнулся, заметив на лице девчонки чёрные линии, похожие на вены.
— Наконец-то они проявились. — Улыбка появилась на губах сама по себе, словно радуга после дождя. — А я всё гадал — когда же? Всё-таки два года вот-вот пройдут.
Волшебница вздрогнула, не смея поднять взгляд. Однако моя рука как бы случайно коснулась цепочки амулета.
— И каково же тебе ощущать давление своего проклятия, верс? — подался я вперёд.
Брат хмуро ударил по стенке кареты, подавая кучеру сигнал. Мы двинулись в путь.
— Я просил не называть этим словом наших людей, Ки́рин, — произнёс Кастис. — Хотя бы наших. Мотылёк-однодневка — одно из самых мерзких оскорблений, которые можно произнести в такой ситуации.
— Не я же придумал так называть прóклятых? — пожал я плечами. — Да и в чём я вообще не прав? — Я наклонил голову, но брат уже перевёл фокус внимания.
— Сочувствую, Тереза, — рука Кастиса опустилась на её плечо. — Стигматы Хореса — это серьёзно. Когда вечером вернёмся домой, освобожу тебя от всей работы на следующие три дня. Если будет нужно — напиши родителям и друзьям. Я позабочусь, чтобы письма доставили.
Три дня. Последние в жизни любого волшебника. Говорят, некоторые, видя стигматы, сходят с ума, начиная убивать, но это бред. Каждый маг в курсе, когда умрёт, как только пробуждает в себе волшебство. Стигматы — всего лишь напоминание, как часы, отбивающие полночь. Никто и никогда не забывает о дне своей смерти.