Неверный

Рустам не может говорить, только качает головой и прячет лицо в ее кудрявой макушке. Майя доверчиво прижимается к отцу, а я на одеревеневших конечностях выползаю из домика.

Лучше ужин готовить чем мучиться угрызениями совести.

Когда дом наполняется вкусными ароматами, первой прибегает Майя. Обхватывает колени, утыкается в живот. Глажу дочь по голове и чувствую на себе пронизывающий взгляд.

Поднимаю голову, Рустам стоит в дверном проеме, упираясь рукой в косяк. Наши глаза встречаются, и у меня перехватывает дыхание от того, сколько там тепла. Я раньше никогда не видела, чтобы он так смотрел, никогда.

— Вы обе такие красивые, — говорит он надтреснутым голосом, — налюбоваться не могу.

Смущенно отвожу глаза.

— Идите мыть руки и садитесь ужинать.

***

Майя долго не может уснуть. Зовет поочередно то меня, то Рустама, и когда наконец засыпает, я чувствую опустошение. Слишком много эмоций было в сегодняшнем дне, теперь начинается откат.

— Угостишь кофе? — спрашивает Рустам, и я проглатываю вертящееся на языке замечание, что уже поздно, и ему пора домой.

Ладно, выпьем кофе, и пусть идет.

Я устраиваюсь с чашкой на подоконнике, Рустам становится рядом. Заговариваю первой пока тишина не стала слишком говорящей.

— Как Амир воспринял исчезновение Лизы? — спрашиваю, отпивая горячий напиток. — Он ведь считал ее мамой. А тебя папой…

— Ди от него не отходит. Он слишком маленький, и он всегда к ней тянулся. Как чувствовал, — Рустам тоже делает глоток и ставит чашку рядом с моей. — Мы с Русом рассказали Амиру, что злая ведьма украла его у них с Ди и подбросила мне. Что я нашел его на пороге квартиры в корзинке. Ему так понравилось. Мы же похожи с Русом, и ему так легче привыкнуть. Правда, пока путается, через раз называет Руса дядей, а меня папой. Когда вырастет, скажем правду. Может быть…

Мы оба молчим, в который раз внутренне содрогаясь от содеянного Лизой.

— А Дамир? — спрашиваю после паузы. — Ему тоже скажете?

— Это как они захотят.

Они — это Руслан и Диана. Набираюсь смелости и воздуха.

— Рустам, — поворачиваюсь к Айдарову, — ты совсем ничего не чувствовал к этому ребенку? Он же так на тебя похож!

Он долго молчит, пьет кофе, и когда я уже не жду ответ, все-таки его получаю.

— Знаешь, я понял одну вещь. Дело не в том, чей ребенок, мой или нет. Дело в женщине. Даже если бы Амир был моим и Лизы, ничего бы не поменялось. И если бы эта пчелка была не моей, — здесь его голос слегка вздрагивает, — тоже не поменялось. Я бы любил ее, Соня. Потому что люблю тебя. Ее маму.