— К тому, что мне очень интересно, а что ты будешь делать, если не поступишь? Чем займешься?
Фирс умолк. Он задумчиво уставился на брусчатку, которой была выложена дорожка перед ними. Секунд двадцать он просто молчал, погрузившись в свои мысли. Затем же он, тяжело вздохнул и признался:
— Я не знаю.
— Тяжело… очень тяжело, когда труд, в который ты вкладывался всю свою жизнь, внезапно пойдет прахом, — горько усмехнулся Григорян. — Когда то, что ты строил всю свою жизнь разваливается. А ты… ты можешь биться до последнего, как те безумные воины с востока. До последнего вздоха, но… Ситуации это не изменит. Один в поле не воин. Понимаешь, к чему я?
— Не особо…
— Я это к тому, что тебе стоит подумать над тем, что ты будешь делать, если не сможешь поступить. А мне стоит подумать, что делать, если труд всей моей жизни выворачивают наизнанку.
Фирс задумчиво поджал губы и спросил:
— Мне почему-то кажется, что у вас есть вариант того, чем я займусь.
— Есть. Не самый лучший, но есть, — кивнул Григорян.
— Расскажете?
Следователь кивнул, тяжело вздохнул и спросил:
— Скажи мне, Фирс, ты любишь Империю?
Парень нахмурился, почесал голову и внимательно осмотрел собеседника.
— Люблю, конечно. Да, есть свои нюансы, но я люблю свою страну.
— И ты понимаешь, что внутри нашей страны… есть много крайне неприятных и сложных людей, так?
— Вы про аристократов?
— Не только. Но тем не менее — это факт. Люди совершают преступления. Люди лгут и, как ни странно, желают власти… Любыми путями.
Парень молча кивнул.
— Существуют определенные правила игры. Те правила, что не дают нам скатиться в смуту. Эти же правила не дают нам превратиться во времена «легкой головы» при Иване седьмом. Помнишь, что это были за времена?
— Иван седьмой рубил головы всем, на кого падала хотя бы тень подозрения в измене, — кивнул Фирс. — По тому и времена «легкой головы», что летели они даже за недостаточно глубокий поклон.