Пианино из Иерусалима

– Второй этаж. – Павел шел впереди, не оглядываясь на спутницу. Ступив на площадку второго этажа, он внезапно воскликнул: – Вот сволочь!

Александра с любопытством выглянула у него из-за плеча. На площадку, также открытую с двух сторон, выходили четыре двери. За одной дверью слышался истошный женский крик – то ли женщину били, то ли она сама кого-то била. Возле другой двери стояла замызганная детская коляска, набитая пустыми пластиковыми бутылками и жестяными банками. Третья дверь, неожиданно дорогая, бронированная, хранила важный солидный вид. И наконец, возле той двери, куда устремился Павел, стояли два больших мусорных мешка.

– Тварь! – крикнул Павел, занес ногу, словно готовясь ударить по мешку. Передумал и ногой отодвинул их в сторону. Открывая дверь, пояснил удивленной Александре: – Соседка, понимаете, марокканка… У марокканцев в квартирах чисто, можно с пола есть. Но то, что они разводят вокруг квартиры… Самая настоящая помойка. Это она свой мусор до контейнера не доносит, а ставит у меня под дверь. Якобы потом вынесет. А тут жарко, все моментально гниет, вонь несусветная. Я пробовал с ней говорить, но она так визжит… Так что я сам этот мусор выношу.

– Да уж, – заметила Александра, переступая порог квартиры вслед за хозяином. – Приятного мало.

Они сразу попали в большую комнату – так называемый салон. Это была и гостиная, и столовая, и кухня. В углу стояла плита, висели кухонные шкафчики. Тихо шипел желтоватый от старости холодильник. Два дивана, небольшой телевизор, обеденный стол, накрытый клетчатой клеенкой, – вот и вся обстановка. В глубине салона виднелась дверь, в проеме Александра заметила край незастеленной постели. Павел исчез в спальне, крикнув гостье:

– Присаживайтесь, мне нужно минут пять!

Она прошлась по комнате, попыталась выглянуть в высоко прорезанные маленькие окошки, забранные решетками, но увидела в них только лимонные и мандариновые деревья в цвету. Прошлогодние лимоны и мандарины висели на ветках рядом с цветами, никто и не подумал их собрать. Одно окно было открыто, створка сдвинута в сторону, и сквозь рваную москитную сетку в комнату лился легкий, свежий, пьянящий аромат флердоранжа – аромат, который во всей его тревожной чистоте не удалось заточить во флаконе еще ни одному парфюмеру. К этому благоуханию примешивался удушающий смрад стоявшего под окнами мусорного контейнера. Гремучая смесь красоты и убожества, грязи и благоухания – смесь чисто восточная – зачаровывала художницу. Она никогда не боялась трущоб.

– А прошлой весной, на пейсах, – крикнул из спальни Павел, хлопая дверцами шкафов, – она вообще выставила к моей двери пакетов двадцать. И все тяжелые, зараза… Я их перетаскал на помойку в несколько приемов. Через полчаса слышу – она на лестнице визжит. Оказывается, мадам убиралась на пейсах и кучу посуды хотела отнести в подвал, в кладовку. Так полагается. Она орала, что ее обокрали. Я заперся у себя и ржал.

Мужчина показался на пороге спальни, помахивая прозрачным файлом с какими-то бумагами:

– Нашел, поехали. Я с этим мужиком имел дело пару лет назад, он мне очень помог и взял по-божески. Деньги у вас при себе? Карта, наличные?

– Наличные, – заторопилась Александра. – Но в долларах.

– Сейчас поменяем. – Павел взглянул на золотые часы, украшавшие его запястье. Александра почему-то сразу решила, что часы поддельные – у них был неприлично роскошный вид.

– Это хорошо, что наличные, картой получилось бы дороже, – продолжал Павел, выходя вместе с гостьей на лестничную клетку. – Сейчас все быстренько обделаем в порту и поедем за вашим Страдивари в Вифлеем. О, вот и мадам…

Последние слова он произнес, понизив голос. Из соседней бронированной двери показалась дама весьма внушительного вида. Рослая, полная, с резкими чертами красного лица и собранными в пучок иссиня-черными волосами. Взгляд у нее был настороженный и злой. Наряд более чем изысканный – куртка с меховым капюшоном, прозрачные розовые лосины и резиновые шлепанцы на босу ногу. Дама послала Павлу убийственный взгляд, оглядела Александру и направилась к лестнице. Павел скривился:

– Она меня человеком не считает.

– Почему? – не удержалась от вопроса Александра.

– Русский. Не религиозный. Денег у меня нет.

Павел отчеканил все это и вдруг рассмеялся:

– Сам знаю, что не надо на все это обращать внимание, но ничего поделать не могу. Как себя грыз, так и грызу, вот уже десять лет. Почему у вас такое лицо? – внезапно спросил он, меняя тон. – Вы торопитесь?

– Это вы торопились в порт, кажется, – напомнила Александра. Она понимала, что Павел помогает ей бескорыстно, что у него тяжелый период в жизни, но никак не могла испытать ни благодарности, ни сочувствия. Чем-то он ее отталкивал. «Он ни о ком не говорит хорошо, – думала Александра, спускаясь вслед за ним по лестнице. – Ни разу ни о ком не сказал доброго слова». Таких людей она избегала, помня правило: с человеком, которому подобные особы изливают душу, они поступят точно так же. При первой возможности обольют грязью.