Я едва могла терпеть боль от наручников и кислоты. Пытки я не вынесу.
В конце концов, я высохла. Кожу саднило, однако следов ожогов на ней не обнаружилось. Должно быть, я задремала, потому что в следующее мгновение тюремщик за столом сменился.
Он был немного моложе, с жиденькой каштановой бородкой и темными, впавшими глазами. Создавалось ощущение, будто работа высосала из него все силы.
Я кое-как села, и из-за движения наручники съехали по запястьям, снова причиняя жгучую боль. Молодой человек потянулся за кинжалом на поясе.
– Можно мне воды, пожалуйста? – прохрипела я.
Бормоча себе что-то под нос, тюремщик поднялся из-за стола и скрылся из виду. Через некоторое время он вернулся и поставил крошечный оловянный стаканчик по другую сторону решетки, после чего придвинул его ближе кончиком меча. Я подалась вперед. Он тут же отскочил назад, ударившись о стол. Свеча на столешнице покачнулась и едва не погасла.
Я просунула руку в промежуток между прутьями и случайно задела железо костяшками пальцев. Раздалось странное шипение. Руку обожгло болью, будто я опустила ее в огонь. Второй раз я действовала осторожнее и потянулась за стаканом воды, не касаясь решетки. Я жадно глотала явно несвежую, но благословенно прохладную воду.
– Благодарю вас.
Молодой человек уставился на меня так, будто я оскорбила его. Я оставила стаканчик по другую сторону решетки и прислонилась спиной к каменной стене.
Неужели Чарли содержали в таких же условиях? Кричал ли он о своей неповинности? Оставил ли всякую надежду на спасение или до самого конца верил, что справедливость восторжествует?
По коридору эхом разнесся грохот сапог. Появились два молодых солдата в красных ливреях, и тюремщик по их просьбе отпер дверь моей камеры.
Солдаты рывком поставили меня на ноги и потащили по коридору и вверх по винтовой деревянной лестнице, пока не привели в огромную круглую комнату.
На лакированных стульях из красного дерева по обе стороны узкого прохода сидели мужчины в изысканных одеяниях. На возвышенности в передней части помещения расположился пожилой мужчина в белом парике и черной мантии, которая делала его похожим на оратора из Грейстоуна, который плевался словами ненависти на центральной площади.
Сквозь высокие окна просачивался тусклый серый свет. Сигарный дым, смешанный с нотками бренди, увязался за мной следом, пока меня вели по проходу к низкому деревянному табурету.
Я растеряла всю надежду.
Шепот и насмешки кругом уже вынесли мне приговор.
Мужчины бросались разными оскорблениями в мой адрес. Но неизменным оставалось одно.