Корпорация IMAGEN

Ее визит был запоздалым. Сидеть и слушать или пытаться поговорить – вот и все, что она могла предложить. Именно так он и спасал ее, в некотором роде, разговором. Например, как в тот раз, когда он прямо спросил: «Правда, что твоя мама умерла?» Вот так в лоб, будто просто задал еще один вопрос. «Ты вегетарианка? Кэсси – это сокращение от Кассандры? У тебя нет друзей в школе? Правда, что твоя мама умерла?» Словно он не боялся спрашивать или не боялся Кэсси или ее умершей мамы.

– Слышал, люди говорили, но… люди много чего говорят, а я хочу знать наверняка.

– Да, конечно. Мне люди ничего не говорят. Они говорят обо мне, но не со мной.

Пока длится этот непростой разговор, он держит ее за руку – свободно, легко, не слишком крепко. Он просто есть. И он просто делает.

– Что случилось? – спрашивает он. – Она долго болела или… или ты не хочешь говорить об этом? Прости, если не хочешь говорить.

Она хочет, и она не хочет, и она хочет. Больше никто не спрашивает. Никто не спрашивает: «Каково тебе сейчас?» С тех пор, как Мэг уехала учиться в университет. Ни отец, ни учителя. Ни девчонки, которых она считала подругами, а теперь, когда ее жизнь превратилась в дерьмо, они все испуганно разбежались. Поэтому она и разучилась говорить. Забыла, как оставаться собой с кем-то другим. Как жить самостоятельно. Она все ждет, что, заметив темноту вокруг нее, внутри нее, он убежит – бросит все и убежит! – за миллион миль от нее. Но он не убегает, а что-то зажигает – спичку, свечу, аварийную сигнальную ракету. Приоткрывает ее мир и позволяет свету проникнуть внутрь.

Эта скамейка… именно сюда она пришла в тот последний приезд, прошлой весной, после того как его увезла психиатрическая бригада «скорой помощи». Именно здесь она переводила дух, прежде чем сесть за руль. Здесь, глядя на холм, на расплывающиеся березы и ивы, она моргала и терла глаза, зная, что в это время, по другую сторону стены, Алан боролся с принудительным сном. Боролся и проигрывал. И на мгновение она допустила немыслимую мысль, что его теперешняя жизнь больше не была жизнью. Жаль, что, потеряв его, она не чувствовала скорби. Сунув руку в сумку, она хотела нащупать салфетку, и пальцы коснулись гладкого корпуса приемника. Рискованно уходить в Игру Воображения прямо здесь, на улице и одной, но у нее не осталось сил терпеть этот мир дальше. Сбежать, хотя бы ненадолго, туда, где не было жестокости; выбросив из головы Алана, эту бледную копию его…

…в реальный мир она вернулась через два часа. Приемник по-прежнему на месте, но больно ноют затекшие от долгого сидения кости, и сырость пробиралась сквозь джинсы. От контраста она чуть не задохнулась: он заставил ее согнуться пополам, она даже вскрикнула, когда позвоночник сжался и хрустнул от слишком резкого движения. Остатки Игры Воображения улетучились, оставив ее в мрачном реальном мире: опустошенную, обмякшую, держащую в онемевших руках свою головную боль. И осознание, что произошла перемена, что прежде ее Игра Воображения никогда не была такой. Что впервые ей удалось создать силой воображения нечто настолько техничное, настолько прекрасно осознанное, что даже когда, шатаясь от холода и затекших конечностей, она возвращалась к машине, внутри нее еще оставалось приятное послевкусие от пребывания там. И она считала часы: через сколько времени можно будет повторить попытку? Можно будет вернуться туда?

Планшет показывал 13:59. Кэсси встала и пошла к главному входу.

По регистратуре не скажешь, что она находилась в вестибюле клиники. Взгляд сразу притягивал логотип бабочки с распростертыми крыльями. Приятный желтый изгиб стойки администратора в не совсем белом пространстве. Как у яйца, желток сверху. Она назвала свое имя и имя пациента администратору за стеклом, и та вызвала для нее санитара – мужчину лет пятидесяти с гладкими седыми волосами, собранными в хвост. «Пол» – было написано на его бейдже.

Пол повел ее в направлении, противоположном тому, которое она предполагала: в левое крыло больницы. Они подошли к массивной двери с полосой сетчатого небьющегося стекла, разделявшей коридор за ней на сотни крошечных квадратов. Санитар прижал ладонь к панели системы безопасности, затем вытащил карточку из-под ворота рубашки и провел ею по панели. Дверь со слабым щелчком открылась. Проходя за ним на отделение, Кэсси почувствовала, как у нее вспотели руки. В прошлое посещение получение доступа в палату обеспечивала простая система внутренней связи.

Дверь за ними закрылась. И на мгновение они оказались нигде. Вернее, перед еще одной, точно такой же дверью, будто туда и обратно не пропускали даже воздух. Санитар проверил, что дверь за их спинами защелкнулась, затем снова проделал уже знакомую ей процедуру – приложил ладонь к панели и провел карточкой.

– Он здесь заперт? – спросила она, и санитар, обернувшись, впервые посмотрел на нее.

– Вы никогда раньше не видели его?

– Видела, но довольно давно. И в тот раз он был не здесь, а там… – Она показала направо.

– Ну да, сколько здесь работаю, столько он находится на закрытом отделении.

– Раньше он мог выходить из палаты. Даже на улицу.

– Здесь есть двор для прогулок, – заметил Пол. – Но Алан будет в своей палате. Предпочитает оставаться там. Некоторые из них так делают. – Он проверил, заперта ли вторая дверь, и пошел по коридору.

– Вы знаете, что сегодня была поминальная служба по его матери?

– Я слышал, что она умерла. Сожалею. Она была милой дамой.