Он едва заметно мотнул головой:
– Кэсси.
Снова движение головой:
– Помнишь, из… – Откуда? Отовсюду, из вечности. – Твоя подружка Кэсси.
– Ну же, ты должен. – Она улыбалась, пытаясь шутить. Но шутка не получалась, и он никому ничего не должен. Никаких правил, никаких законов, важно только то, что случилось, и оно стало всем, и только об этом стоило помнить. Но, если об этом не помнилось, откуда у нее такая уверенность, что это вообще случилось? Если бы ей пришлось полагаться только на себя, все могло бы оказаться не более, чем ее фантазией, – она и Алан, все их годы вместе.
– Послушай, – произнесла она, наклоняясь вперед. – Мне очень жаль твою маму.
Его лицо не изменилось. Она не знала, что ее смущало больше – каким он был, когда впервые попал в «Рафаэль-Хаус», рассказывая со своими обычными открытостью и восторгом об общих друзьях, которых не существовало, разговаривая с людьми, которые уже умерли, людьми, которые были знамениты, знаменитыми людьми, которые уже умерли, или каким он был во время ее последнего посещения, с бессвязной и торопливой речью, пристальным и явно не видящим взглядом. Или вот так. Молчание. Отсутствие. Ничто. Возможно, он не понимал, что Валери больше нет. И наверное, не следовало упоминать об этом. Она обвела взглядом палату, подыскивая тему для разговора, чтобы между ними завязалось хоть какое-то общение. Кроме встроенного экрана, на стенах ничего не было. Кружка на прикроватном столике и фотография щурящейся на солнце Валери в зимней шапочке и шарфе.
– Санитар, что привел меня, Пол, сказал, что ты никуда не выходишь. Не гуляешь во дворе. Разве ты не скучаешь по солнцу? – Она ненавидела свой голос: он звучал так, будто она играла на публику, бодренько так, как говорят медсестры. – Эй… ты вообще слышишь меня?
В фильме, если бы она сидела у постели любовника, а он весь такой в коме или что-то в этом роде, в общем, совсем не способный общаться по какой-то более романтичной причине, чем тяжелая психическая болезнь, она бы рассказывала ему истории из их совместной жизни. Она бы сказала ему:
Она наклонилась к нему еще ближе, зная, что не должна так делать, но ей не хватало сил отказаться от поиска контакта. Попробовала заглянуть за стекла его очков.
– Эй, ты там?
Книга соскользнула с его коленей и захлопнулась.
– Алан? Ты там?
– Нет.
Его голос испугал ее.
– Ладно, – сказала она и отстранилась, подняв ладони вверх:
Он наклонил голову так, что она увидела за стеклами очков его плотно закрытые глаза. Руки, сжатые в кулаки, оставались лежать на коленях. Он отгородился от нее и от всего мира. Совсем как раньше отгораживалась она – закрывала глаза и сжимала кулаки, сутулясь в себя. В комнате Алана, наверху, в доме его мамы. Она буквально чувствовала, как одеяло спутывало ее босые ноги, подбородок уперся в колени, а кулаки прижаты к голове. В то время ей еще очень не хватало мамы, и эти приступы тоски снова и снова накрывали своей абсолютной несправедливостью, вызывая чувство вины за то, что она забывала быть грустной. Если Алан говорил:
А затем она вспомнила про код.
Они выучили его, чтобы общаться на уроках математики. Секретными сообщениями, которые были как футболки под школьными рубашками. Она сидела через две парты от него, с другой стороны прохода.
ebooksa