— Ты почему дверь не запер? — тихо, без выражения, одними губами произносит Надя, глядя на меня, и одновременно с ней другой человек, а именно, особь мужского пола, задаёт свой вопрос:
— Ты кто такой, нах?
Это кто я такой? Я? Серьёзно? Я Надина неземная и, по всей видимости, единственная любовь, а вот ты кто? На моём лице расплывается улыбка.
Они сидят на кровати. Голубки, твою мать. Крепкий парняга со спортивной стрижкой и Надя. Причём, она — у него на коленях. Юбка у неё задрана, блузка расстёгнута, а рука парня лежит на лопающемся от распирающей его плоти бюстгальтере. Эх, кровушка. Да с молочком!
— Простите, ребят, правда, — едва сдерживая смех, говорю я. — Дверью ошибся. Вы бы заперлись, а то там комендантша ходит.
Я выхожу и тут же попадаю ей в лапы, после чего меня немедленно выпроваживают из общаги и грозят встречей с инспектором по делам несовершеннолетних.
— Тёма… ты почему на полу лежишь? Да ещё вон и без рубашки…
Надо мной склоняется мама и с тревогой вглядывается в глаза.
— Медитирую, мам.
— Да? Иди к телефону. Там дядя Петя тебе сказать что-то хочет. Скорей, а то по межгороду дорого.
Я подскакиваю и бегу в прихожую.
— Алло…
— Привет, Тём!
— Здравствуйте, дядя Петя.
— Как ты там? Мать сказала, что сразу из аэропорта в школу тебя погнала?
— Ага, есть такое, — усмехаюсь я.
Мы уже несколько дней, как вернулись из Москвы.
— Ну, ничего-ничего, ей виднее, что с тобой делать.
— Это точно.
— Слушай, я хотел спросить, не хочешь будущим летом с театром на гастроли поехать? Моим помощником. Работа физическая, конечно, зато подзаработаешь, спектакли опять же посмотришь. Мать твоя не возражает. Просто надо уже сейчас сказать. Я могу тебя включить в бригаду. Это в августе будет, после всех экзаменов. Сможешь успеть.