Цена откровения

22
18
20
22
24
26
28
30

Медсестра из хирургии поблагодарила ее. Повернулась и покатила тележку в нужном направлении. Надежда Федоровна вышла к лифтам, потом на улицу. Там на остановку. И уже через полчаса была дома.

Утро началось с зубной боли, и Надежда Федоровна решила не откладывать в десятый раз визит к стоматологу. Тем более что он хорошо ее знает, вежливо приветствует и лично приглашает на прием. Бойся не бойся, зуб болеть не перестанет. Отпросится с утра у заведующего отделением, сядет в лифт, поднимется на этаж, и болячке конец. Лишь бы ничто не помешало. Лишь бы ее решимость не иссякла при входе в отделение.

Но едва выйдя из лифта, она поняла, что сегодня визита к врачу-стоматологу не состоится – в отделении что-то случилось. Очень серьезное!

– Что стряслось-то, Татьяна Михайловна? – поймала за рукав белого халата старшую медсестру Надежда Федоровна. – Что за переполох? Носятся все, шум в кабинете у заведующего. Что такое?

– А то, что наша молодая вертихвостка лекарства перепутала, – махнула рукой в сторону сестринской Татьяна Михайловна. – Не то ввела пациенту ночью, он и скончался. Пациент тяжелый. И очень важный. Был…

– Это который же? – Уборщица скосила взгляд в сторону приоткрытой двери в палату, где она накануне утешала бедного малого. – Не тот, что после аварии? В платной палате лежал?

– Он самый, Надежда Федоровна. Он самый. Банк за него палату оплатил. Настя ревет белугой. Клянется, что все правильно делала. Но факты налицо! Реви теперь, не реви… – Татьяна Михайловна сунула ладонь под левую подмышку, поморщилась. – Сердце аж прихватило от такого переполоха. Полицейские приехали его допросить, а он уж холодный. Что ты будешь делать!..

Она ушла быстрым шагом, а Надежда Федоровна отперла свою каморку, прикрыла дверь. Села на старый, но крепкий еще больничный стул. И призадумалась.

Что-то не сходилось в рассказе старшей медсестры. Что-то было не так с этими перепутанными лекарствами. При ней же, при ней лично Настя и капельницу ставила парню, и водой его поила. И все нормально было. Никакой путаницы.

И вдруг нате вам, здрассте!

Она переоделась в белый халат. Надела больничные кожаные тапочки, которым уже лет десять, а сносу им все нет. Причесалась и аккуратно повязала голову белой косынкой. Посмотрела в осколок зеркала, приклеенный к стене у двери. Потрогала чуть припухшую щеку. То ли от нервов, то ли еще от чего, но зуб угомонился и не болел.

Надежда Федоровна вышла из своей кладовки, не взяв ничего, кроме специальных салфеток, которыми она вытирала пыль с хорошей дорогой мебели у заведующего отделением. И пошла прямиком к его кабинету.

Ей удалось войти незаметно. И сразу спрятаться за спины каких-то мужчин. Стояли трое. Перед ними за столом сидели сотрудники отделения. Разговор шел на повышенных тонах.

Она послушала и ничего не поняла в их взаимных упреках. Чужие мужчины, видимо полицейские, упрекали заведующего в том, что их не допустили вчера к пациенту. Теперь у них нет никаких сведений по аварии. Попутно упрекали всех в непрофессионализме.

Надежда Федоровна попыталась про себя повторить это слово и не смогла. Длинное, тяжелое. Ее язык не справился.

Медсестра Настя ревела в голос и уверяла, что не путала ничего. Ей никто не верил. Заведующий грозил служебным расследованием. Полицейские – уголовными делами. Хай стоял, одним словом, до тех пор, пока она нарочно не закашлялась.

– Надежда Федоровна, вы зачем здесь? – сурово глянул на нее заведующий, когда полицейские расступились, и все увидели ее.

– Помочь.

– С уборкой потом, – поморщился доктор. – Потом, дорогая моя. Мы заняты.

– Я не уборкой хочу помочь. А дурехе этой тюрьмы избежать, – махнула она упаковкой с салфетками в сторону зареванной Насти. – Потому что не виновата она. Все правильно при мне еще делала. Это другой кто-то.