— Оно и понятно, — усмехнулся Добрыня, — Торговлишку здесь числят делом грешным, Небесным Помощникам неугодным. Кто ж станет расчищать торжок возле жилья? А что народу много, так это ж со всего ближнего Занорья понабежало. Там и Барсуки были, и Залешане, и Подкоряжники… Собственно, с самих Лисьих Нор пришёл только Старый Лис да ещё сын его с двумя жёнами, остальные с других хуторов.
— А зачем этот Лис передал тебе свёрток? — встрял в разговор Вольник.
— Подарок для дочки. Любимая она у него была, младшенькая.
Парень удивлённо захлопал глазами.
— Почему была? А сейчас что?
— Да ты, малец, и впрямь из какой-то замшелой дыры вылез, коли ничего не знаешь. Тут такая история приключилась… Лисьи Норы — хутор крепкий, один из самых богатых в Занорье. Лучше них живут одни только Барсуки. Старый Барсук думал с Лисами породниться, и для того сватал за своего сына младшую Лисичку, Онху. Лисы согласие дали, уж по рукам ударили, а Лисичка-то возьми и сбеги с другим. Ей, оказывается, Соколик был мил из Грязнополья, завалящего такого хуторка с самой границы с Рискайской пустошью.
Вольник рассмеялся и звонко хлопнул себя ладонью по коленке:
— Молодец девка!
— Не смешно, — строго сказал ему Добрыня, — Тут не в девке ведь была корысть. С ней в приданное хороший кус шёл, а откуп сулили и того лучше: клин пахотной земли между Стрынью и Ореховым оврагом, на который Лисы уже давно зарились, а Барсуки не уступали.
У Вольника, слушавшего рассказ Добрыни самым внимательным образом, глаза стали, как плошки.
— Это что же получается, они её продали, что ли? За землю? Вот ракшасы! Я б от таких тоже сбежал!
— Сам подумай, что важнее: баловство или благо для всего хутора? Как думаешь, если посулят родителям за твою невесту столько добра, что их хутор враз надолго из нужды выйдет, станет она тебя, песпортошного, ждать? А сам ты? Неужто затеешь перечить отцу, если он велит тебе взять девку, приданное которой сделает тебя хозяином справного хутора?
— Нет, заставлять нельзя! Мы с Камышинкой…
Добрыня посмотрел на парня снисходительно, легонечко толкнул его ладонью в плечо.
— Зелен ты ещё о таких вещах судить. Ну, а Старый Лис — он ведь на то и лис: шум поднимать не стал, спихнул за Барсука другую из своих девчат.
Глаза у Вольника стали ещё больше, хоть прежде казалось, что это уже невозможно.
— А жених куда смотрел? Он что же, не заметил, что ему другую девчонку подсунули?
— Он её до свадьбы ни разу не видал, ни подменную, ни настоящую. Да и какая ему разница? А Старый Лис, конечно, о тех делах молчит молчком, и прочим своим помалкивать наказал. Только сердце ведь не камень, и кровь не водица. Скучает по беглой дочке, но сам, ясное дело, в Грязнополье сходить проведать её не может, только вот так, тайком подарки шлёт…
— Не понимаю. Чего он притворяется, если все вокруг знают правду?
— Ну, как знают… Шепчутся. В глаза-то, конечно, никто ничего сказать не посмеет. Так и кличут жену Молодого Барсука тёткой Онхой, хоть на самом деле она вовсе не Онха, а Марыся.