— И собирался ездить в другой город на работу каждый день? — удивилась Люба.
— Я единственный изо всех местный. Переехал сюда недавно, снял квартиру. За тот месяц, что здесь живу, я не успел узнать, что завод закрыт.
Любовь поведала, что она массажистка в дорогом салоне. Ее успехи привели к тому, что некоторые богатые клиенты стали вызывать ее домой или в офис. На предложение поехать в другой город сделать массаж директору завода она согласилась только после озвученной суммы.
— Какой дурой я была, — сокрушалась теперь Люба. — Просто так хотелось поехать за границу… Ну кто бы столько заплатил за часовой массаж? Явно заманили.
— Но зачем? — чуть не рвала на себе короткие черные волосы Вика. — Я не понимаю!
Сама она заявила, что ей позвонил начальник (тот самый, с которым «большая любовь») и велел приезжать сюда. Она взяла на сегодня отгул, но раз просит босс, отказать не могла. Зачем ее вызвали, тоже не понимала, предполагает только, что шеф собирался подписать выгодный контракт, для этих целей он ее часто брал, потому что она…
— Шалава! — «помог» ей Максим. — Спит с потенциальными партнерами по бизнесу.
— Да нет же! — раскраснелась та. — Я красивая! Мужчины смотрят на меня, лыбятся и сами не понимают, что подписывают! Только бумажки подсовывай!
Успешная бизнес-леди, представившись Анфисой, высокомерно отказалась рассказывать о себе и о том, как сюда попала. Намекнула только, что ехала к партнеру по бизнесу.
— Это не к шефу ли нашей Вики? — хихикнул Максим.
История доктора была аналогичной. Он приехал на осмотр VIP-клиентов. Увидев, куда прикатил, был ошеломлен, но, так как таксиста уже отпустил, решил зайти внутрь. Дальше почувствовал то же, что и другие, — тряпку у своего лица. Очнулись все здесь, каждый в «своей» комнате.
Был уже поздний вечер, все разошлись, чтобы отдохнуть. Но мне не спалось. И даже не лежалось. Я ходила из угла в угол, пытаясь понять, что происходит. Кому нужно заманивать семерых незнакомых людей на заброшенный завод? И зачем? И почему все эти люди (мой будущий начальник-сыщик, чей-то нынешний шеф, чья-то сестра и т. д.) участвовали косвенно в похищении? Может, они сами не знали? Им сказали, что это шутка?
Я вышла из комнаты и решила обойти все здание. На втором этаже было девять дверей. Семь одинаковых комнат, одна столовая, один туалет с тремя кабинками и двумя раковинами, как бывает в офисах. О ванной приходилось лишь мечтать. Заходить в гости к каждому не было желания, да и особого мотива, в итоге я спустилась по лестнице вниз и пошла вперед. В цехе горел дежурный свет. На подступах вырисовывался один общий коридор, из которого вбок выходили параллельно еще несколько проходов. Я зашла в первое ответвление. Огромное высокое пространство, везде какие-то громоздкие металлические механизмы. Я подошла к первому. Что это? Слесарный станок, зубодолбежный, фрезерный? Не очень-то я в них разбираюсь. На полу стояло несколько коробок с деталями и оснасткой. Я пригнулась, чтобы изучить (любая мелочь может дать подсказку), и тут… Нога. Выпрямившись, я обошла станок и посмотрела на то, что скрывалось от общего взора. Это было бездыханное тело Виктории. К ее одежде был прикреплен белый лист бумаги со словом «Любочка».
Я коротко вскрикнула и побежала наверх, за врачом. Но я не знала, какая комната его, пришлось разбудить всех. Впрочем, выяснилось, что почти никто не спал. Через минуту все уже были внизу. Ахали, кудахтали, кто-то смотрел на тело будто в трансе, а кто-то специально отворачивался. Я, к сожалению, трупов повидала немало на своем коротком веку, поэтому вела себя адекватно.
Доктор наклонился над телом, осмотрел и в итоге сказал, что девушка была задушена меньше часа назад. Но это и без того было ясно — раньше она, живая, сидела за столом.
— Как это? — всхлипнула Люба. — Кто же это?… — Все молчали.
— Может, тот, кто похитил нас? — предположил Евгений Константинович.
Но Любовь его будто и не услышала, она сделала шаг вперед и наконец заметила приколотую к груди мертвой девушки записку.
— Любочка?! — взвизгнула она. — Что это значит?
— Это значит, что ты ее и грохнула! — хмыкнул Максим, впрочем, тут же осекся, будто устыдившись собственных слов.