Я даже всхлипывать перестала, не в состоянии отвести восхищённо-шокированного взора с происходящего высокотехнологичного чуда. Палатиум не просто восстанавливался или регенерировался за считанные секунды, но и втягивал (а может и всасывал) чужеродную органику, расщепляя её мгновенным (не удивлюсь если и термоядерным) синтезом. О пережитом ужасе было забыто едва ли не сразу, ведь его прямо на моих глазах на веки вечные стирали из памяти окружающих стен. И чересчур уж быстро. Когда Адарт вносил меня в спальню, от головы Уль-Раха оставалась уже одна макушка, покрытая неоновой сетью светового «фильтра», который продолжал затягивать останки обожаемого всем нашим медучилищем препода в практически полностью восстановившийся пол. Про его же кровь, кишки и другие части тела говорить было уже нечего – от них тоже не осталось ни единого следа.
– Ничего себе!.. – выпалила я уже где-то в спальне на последних всхлипах, наконец-то сумев выдавить из себя хоть что-то членораздельное и осмысленное. – Более идеального избавления от улик и следов преступления и представить себе невозможно. Теперь понятно, как вы за собой подчищаете.
Тут уж во истину ведать не ведаешь, когда и чем тебя вначале прибьёт до состояния безмозглой куклы, а потом выдернет обратно, создавая ложный разрыв с реальностью и прежними представлениями о привычных вещах. Поди теперь докажи, что всё тут недавно случившееся на самом деле имело место быть, а не является вложенной в мою голову гипнотической иллюзией. Что называется, либо принять всё, как есть, либо стукнуться покрепче лбом о стену и признать себя невменяемой. Хотя, единственное доказательство о произошедшем убийстве всё ещё оставалось неизменным, напоминая о себе почти что высохшей кровью убитого, которая теперь стягивала мою кожу неприятной липкой плёнкой. И, кажется, несколько капель попало мне в рот. По крайней мере, я только сейчас заметила лёгкий привкус железа и чего-то ещё, чем-то похожего на «ментоловое» послевкусие от какого-то лекарства. Ещё одно неоспоримое доказательство о реально пережитом безумии.
Адарта тоже можно частично за него посчитать. Тоже облитого (но более обильно) чужой кровью с головы до пят, но абсолютно не мешающей ощущать под своими руками знакомый рельеф его невероятно сильного тела и тех исключительных особенностей, присущих лишь ему одному и моим на них восприятиям. А то, как меня окутывало его невидимой, «бронёй» ментальной защиты, проникающей под кожу долгожданной анестезией и мгновеннодействующим успокоительным… Тут уж хотелось поверить в навязанную иллюзию случившегося едва не до истерики. Ну не могло со мной такого произойти в принципе! Стать свидетелем настоящего убийства? А, главное, кого? Моего собственного преподавателя, выявившегося вовсе не человеком? И после такого хотите, чтобы я оставалась в здравом уме и трезвой памяти? Хотя, просыпаться почему-то совершенно не тянуло. Даже под убийственным гнётом психического стресса, зудящего под кожей ирреальными ощущениями куда более сумасшедших эмоций.
При чём, я не заметила, когда меня начало трясти от отсроченной реакции.
– Это не меняет того факта, что преступление было совершено. – Адарт ответил не сразу, но всё же ответил, и опять в его голосе, кроме знакомых ноток бездушной пустоты, я услышала что-то новое. Вернее, почувствовала, наконец-то обратив внимание на те явственные изменения, что с ним произошли. И, похоже, меня крыло сейчас не только моими личными переживаниями.
– И что?.. Тебя могут как-то вычислить?
– Учитывая, что я убил одного из кровных врагов цессерийцев, с которыми у нас вроде как официальное перемирие?..
Астон занёс меня в ванную, и я вдруг поняла, что он собирается меня отпустить. Сердце полоснуло безжалостным лезвием необъяснимого страха. Даже прекрасно понимая, что это было нужно сделать, чтобы меня раздеть и выкупать, я всё равно ничего не могла поделать с парализовавшей меня паникой. Она просто меня атаковала, вместе с усилившейся дрожью и тем фактом, что на месте Адарта мог быть сейчас Самойлов. А если бы сейчас я наблюдала, как Палатиум поглощает останки Найджела?..
– Ты мне ничего про них рассказывал.
Но неизбежное всё-таки случилось. Астон поставил меня на пол, не смотря на мои тщедушные попытки вцепиться в него ещё крепче. В этот раз я смотрела в его лицо, с жадностью считывая до боли родные черты, расписанные по бледной коже багряными дорожками подсохшей крови. И чем больше я в них вглядывалась, тем болезненней сжималось моё сердце от сводящего с ума осознания, что изменились мы оба и совсем не так, как ожидали или хотели. Это изменение не зависело от наших желаний, оно просто существовало, или, скорее, жило всё это время в нас в выжидании подходящего часа. А дождавшись, тут же разрослось буйным цветом, пустив намертво вросшимся корнем вглубь наших ничего не подозревающей сущностей (настолько глубоко, насколько это возможно). И если бы я при этом не чувствовала происходящие с Адартом эмоциональные метаморфозы, то чёрта с два я бы так к нему сейчас тянулась.
– Для этого нужен не час и не два, а, как минимум, недели.
– А вкратце, никак? – прекрасно понимаю, что в таком виде и после только что пережитых потрясений, требовать от Астона незамедлительных объяснений – самое нелепое из всего, что вообще могло прийти мне в голову, но ничего поделать с собой не могу. Мне слишком страшно, буквально до чёртиков. Поэтому мне нужно, чтобы он что-нибудь делал. Говорил и обнимал, укачивал и успокаивал. Не важно, скажет ли он мне правду или нагло солжёт, главное, чтобы ему удалось убедить меня, что всё не так ужасно, как есть на самом деле. Что всё тут случившееся – лишь единичный случай и ничего подобного больше никогда не повторится. Нам ничто не угрожает, внешний мир и его бесчинствующие ужасы нам не страшны. Мы закроемся здесь от всех и вся, и никто нас более не потревожит. Не посмеет! Ведь так?
– Вкратце, урайцы – наши очень дальние сородичи, настолько дальние, что эволюционировали при освоении планеты Урай в совершенной иной, отличительной от цессерийского вида, форме. Да ты и сама видела. Мы с ними разные, как земля и небо. Хотя они и пытались нас убедить в том, что свою нынешнюю мутацию мы получили уже после того, как Праматерь Цессера захватила нашу когда-то общую с ними Колыбель. Грубо говоря, Цессера не является той, за кого себя выдаёт – она обычный высокоразвитый паразит (а при наличии физического тела – «гидра» невероятно огромных размеров), который сумел добраться до сердца нашей планеты, отравить его, а уже через него добраться до нашего коллективного разума. И когда урайцы на нас напали, их целью был вовсе не захват и не наше поголовное истребление, они хотели нас освободить от ментального порабощения нашей Праматери. Банально пытались её уничтожить, что в принципе, почти и сделали. Хотя и не до конца. За эту войну она высосала из нашей планеты всю её жизненную энергию до самой последней капли, практически убив и сделав непригодной для нашей жизни. Поэтому нам пришлось в срочном порядке искать себе новый дом. Земля была самым первым и ближайшим в нашем списке оптимальным вариантом для будущей колонизации или тотального переселения цессерийцев при окончательной гибели Цессеры. Что, в конечном счёте и произошло. Надеюсь, это было достаточно информативно и вкратце? А теперь в душ и спать!
Думаете, за весь свой крайне содержательный и сильно сжатый рассказ Адарт смотрел мне в глаза и проникновенно делился столь драгоценной информацией? Да ничего подобного! Он меня всё это время крутил, вертел, без особых церемоний снимая всё карнавальное шмотьё, которое сам же на меня и надел. И это ещё мягко сказано «снимал». Скорее ломал замки и разрывал кожаные ремни, будто те были тонкой бумагой или яичной скорлупой. При чём ошейник был самым первым, кто попал под его горячую руку, слетев на пол ни к чему непригодным куском непонятного нечто.
Не скажу, что мне сразу же полегчало, поскольку меня сейчас душила вовсе не тематическая сбруя для садомазахистских игр. Наоборот, чувствовать себя в настолько уязвлённом состоянии теперь ещё и полностью обнажённой – не самое подходящее для сложившегося момента ощущение. Скорее, ещё больше и сильнее хотелось вжаться в Астона, спрятавшись у него на груди на веки вечные. И хрен с перепачканными в чужой крови телами. Мне нужно было согреться. Хоть как-то и хоть немного.
– Я не сумею сделать это сама! Пожалуйста! Ты ведь меня не оставишь? Только не сейчас.
Если бы потребовалось, я бы с радостью заплакала. К тому же не каждый день выпадает столь редкая удача лицезреть Адарта абсолютно голым, ещё и с возможностью прижаться к нему собственным нагим телом. Может со стороны данная картинка и выглядела не совсем романтичной, но что-то эдакое в ней определённое прослеживалось. Недавнее убийство, запах и вкус крови убитого, разукрашенные багровыми пятнами и подтёками обнажённые тела… Скрываемое от внешнего мира соучастие двух тайных преступников. Если я и сошла с ума окончательно за этот день, то этот момент – самое яркое тому подтверждение.
И только не надо меня тут в чём-то обвинять. Я всё равно находилась будто под ядрёной анестезией ирреального восприятия происходящего. Словно в очень правдоподобном сне или под очень сильным гипнозом, из-за чего мысли, чувства и невесть какие дичайшие желания путались несовместимыми противоположностями и несвойственной мне на них реакцией. Вроде и до одури страшно, но с тем же самым до дрожи захватывающе. Вроде бы и я, но при этом частично кто-то совершенно другой – проснувшийся ни с того, ни с сего подсознательный мистер Хайд. И если бы просто проснувшийся. Похоже, он рвался теперь на волю с завидным упрямством и пугающей одержимостью не на шутку изголодавшегося зверя (или даже демона). А я и не думала хоть как-то ему сопротивляться. Кажется, я этого даже хотела. Выйти из-под контроля. Сделать нечто мне чуждое и абсолютно для меня неестественное.
– Нет, конечно. В таком состоянии я тебя не оставлю. – и Адарт, видимо, это тоже прекрасно видел во мне и, само собой, по-своему чувствовал. А я смотрела в этот момент в его пугающий лик языческого бога и… до истошного остервенения хотела его поцеловать. Потянуться к его плотно сжатым губам своими, заставить их раскрыться под натиском своего языка, почувствовать его знакомый вкус со смешанным вкусом чужой крови…