Буруу слышал, как Юкико пытается заглушить рыдания – слезы радости, льющиеся вместе с дождем, извергающимся с небес. Он обхватил ее одним крылом, притянул к себе, Шай прижалась носом к другому боку.
И он осознавал каждой клеточкой своего существа, что этот момент навсегда останется в памяти. Здесь и сейчас он был единым – абсолютно совершенным целым. Что бы ни случилось, эта секунда будет принадлежать ему всегда.
Всегда.
Они дали ему немного времени. Целый час, чтобы насладиться возвращением домой, поиграть с сыном, погоняться друг за другом среди облаков. Но они ждали, когда он вернется в гнездо, черные и белые, молодые и старые. Сукаа обогнул Юкико, в его взгляде читались печаль и гнев. Старая Креа тоже находилась там. Ее глаза слезились и оказались подернуты белизной, возможно, из-за возраста и долгого сна. И хотя сказительница была самой старой и мудрой арашиторой из ныне живущих, она, похоже, сгорала от любопытства по поводу причин прилета Буруу в Край вечных бурь.
И вот он приземлился, а Шай взяла маленького Райи под свое крыло. Юкико заняла место рядом с ней, благодарная за тепло, исходящее от подруги Буруу.
На Буруу было устремлено две дюжины взглядов: воины, как черные, так и белые, самки, старейшины с выцветшими полосками. Хан водрузил лапы на трон, принадлежавший отцу, и посмотрел на представителей расы арашитор.
Теперь трон принадлежит ему. И командовать будет он.
Старая Креа подала голос первой: рычание было жестким и вызывающим, несмотря на возраст. Нога детей обезьяны никогда не ступала в Край вечных бурь, и она спросила, что здесь делает незваный гость.
Буруу посмотрел на Юкико и кивнул. Он почувствовал, как она в Кеннинге тянется к сознанию членов стаи и подхватывает их, втягивая в свой разум. Пока она говорила, мысли девушки эхом отдавались в черепе каждого грозового тигра, обжигая объединенной силой ее разума и тех, кто рос в ее чреве.
То был жар песни, которую минуту назад могла слышать только она. А после – объединенный огонь всех живых существ вокруг Юкико, сжигающий и захлестывающий, перекатывающийся и бурлящий.
Песня жизни целого – всего – мира.
Мысли старой Креа были скрипучи, как разбухшая от дождя деревянная дверь.
Черноперый, известный как Сукаа, зарычал, и голос эхом разнесся по Кеннингу.
Буруу издал рык, родившийся глубоко в груди.