Синдзи подчинился, схватившись за тонкую блестящую ткань и сорвав ее с туловища и ног у бедер.
Кин увидел штыковые крепления на коже Синдзи, кабели, ведущие от мехабака юноши к его плоти. И, обмотав себе руки, колени и ступни, выполз из-за труб. Бедро пылало, пальцы тряслись, но он лег на живот и пополз под пузатую громаду рассеивателя, в пространство между ним и стеной.
Воздух вокруг колыхался маревом и был слишком густой, мешая нормально дышать. Холод, поселившийся в животе, сразу же испарялся в узком, обжигающем пространстве. Прижавшись спиной к стене, морщась от жара печи, Кин с трудом поднялся на ноги.
А затем, прошептав молитву тому, кто ее, возможно, слушал, притиснул руки к металлу и начал карабкаться.
Исходящий от труб жар не заставил себя ждать и быстро проник сквозь мембрану Синдзи. Кин успел подняться лишь на три фута, когда ткань начала плавиться. А после появилась боль, быстро переросшая от легкой к жгучей, в ноздри ударил запах горелого мяса, мембрана почернела, задымилась, и все инстинкты кричали ему отпустить руки, убежать, упасть.
Но он уперся ступнями и руками в рассеиватель, а спиной в стену, подталкивая тело выше и выше, пока нарастала боль, а плоть покрывалась волдырями. Обугливалась. Стряхивая подступающее онемение от раны, нанесенной железомётом, шок, в который пыталось нырнуть сознание, погружающееся в обжигающую физическую муку.
От кожи везде, где она касалась металла, поднимался дым. Крики он душил, закусив губу. Но теперь сквозь дымку уже заметил ее, гроздь взрывчатки, в нескольких дюймах от него. Пар застилал глаза, по щекам текли слезы, но Кин тянулся к ней из последних сил, цепляясь за края покрытыми волдырями пальцами, почти соскальзывая, боги, она слишком далеко, боги, как больно.
БОЛЬНО.