Несущая смерть

22
18
20
22
24
26
28
30

Синдзи подчинился, схватившись за тонкую блестящую ткань и сорвав ее с туловища и ног у бедер.

Кин увидел штыковые крепления на коже Синдзи, кабели, ведущие от мехабака юноши к его плоти. И, обмотав себе руки, колени и ступни, выполз из-за труб. Бедро пылало, пальцы тряслись, но он лег на живот и пополз под пузатую громаду рассеивателя, в пространство между ним и стеной.

Воздух вокруг колыхался маревом и был слишком густой, мешая нормально дышать. Холод, поселившийся в животе, сразу же испарялся в узком, обжигающем пространстве. Прижавшись спиной к стене, морщась от жара печи, Кин с трудом поднялся на ноги.

А затем, прошептав молитву тому, кто ее, возможно, слушал, притиснул руки к металлу и начал карабкаться.

Исходящий от труб жар не заставил себя ждать и быстро проник сквозь мембрану Синдзи. Кин успел подняться лишь на три фута, когда ткань начала плавиться. А после появилась боль, быстро переросшая от легкой к жгучей, в ноздри ударил запах горелого мяса, мембрана почернела, задымилась, и все инстинкты кричали ему отпустить руки, убежать, упасть.

Но он уперся ступнями и руками в рассеиватель, а спиной в стену, подталкивая тело выше и выше, пока нарастала боль, а плоть покрывалась волдырями. Обугливалась. Стряхивая подступающее онемение от раны, нанесенной железомётом, шок, в который пыталось нырнуть сознание, погружающееся в обжигающую физическую муку.

От кожи везде, где она касалась металла, поднимался дым. Крики он душил, закусив губу. Но теперь сквозь дымку уже заметил ее, гроздь взрывчатки, в нескольких дюймах от него. Пар застилал глаза, по щекам текли слезы, но Кин тянулся к ней из последних сил, цепляясь за края покрытыми волдырями пальцами, почти соскальзывая, боги, она слишком далеко, боги, как больно.

БОЛЬНО.

Если ты сейчас разожмешь руки, все будет напрасно, каждая ложь, смерть, каждая секунда твоей жизни,

приведшая тебя сюда,

к этому моменту,

в это место,

держись, толкнись еще разок, чуть выше,

содрана кожа, пусть остается на трубе,

подтянись еще, чуть дальше, совсем чуть-чуть,

и он почувствовал, как обугливается,

горит в огне,

маленький Кин,

о боги,

ничего не остается, больше ничего,