В зале воцарилось ошеломленное молчание. Я воззрился на Талию, не веря своим ушам. Аннабет улыбалась так, словно ожидала этого. Она с силой сжала руку Талии и выпустила ее.
— Да, хочу, — твердо ответила Талия.
Зевс поднялся с трона, взгляд у него был озабоченный.
— Дочь моя, хорошенько взвесь все.
— Отец, — ответила Талия, — завтра мне не исполнится шестнадцать. И не исполнится никогда. Я не хочу, чтобы в пророчестве говорилось обо мне. Я остаюсь со своей сестрой Артемидой. Кронос никогда больше не станет искушать меня.
Преклонив колена перед богиней охоты, она начала произносить слова, памятные мне по клятве, которую давала Бьянка.
— …Торжественно клянусь своей богине Артемиде, что отныне отвращу свой взор от мужчин…
Впоследствии Талия сделала нечто, удивившее меня не меньше самой клятвы. Подойдя ко мне, она улыбнулась и на глазах у всех собравшихся крепко обняла меня.
Я покраснел.
Когда она оттолкнула меня и сжала мои плечи, я сказал:
— Хм, я полагал, что теперь тебе запрещено делать это. То есть обниматься с мальчиками.
— Я отдаю дань почести другу, — поправила меня Талия. — Я должна присоединиться к охоте, Перси. Душа моя не могла обрести покой после того, что случилось на Холме полукровок. Наконец у меня появилось чувство, что я дома. Но ты герой. И в пророчестве говорится о тебе.
— Здорово, — пробормотал я.
— Я горжусь тем, что я твой друг.
Она крепко прижала к груди Аннабет, с трудом сдерживавшую слезы. Потом она обняла и Гроувера, который едва не лишился чувств от радости, будто кто-то вручил ему пожизненный талон на бесплатные энчилады. Затем Талия встала рядом с Артемидой.
— А теперь — Офиотавр, — сказала Артемида.
— Этот парень опасен, — предупредил Дионис. — Офиотавр же — великое искушение властью. Даже если мы пощадим мальчишку…
— Нет. — Я оглядел всех богов. — Пожалуйста, не трогайте Офиотавра. Мой отец может спрятать его где-нибудь в морских глубинах, или держите его в аквариуме здесь, на Олимпе. Но вы должны защитить его.
— А почему мы должны верить тебе? — прогромыхал Гефест.
— Мне только четырнадцать, — сказал я. — Если пророчество обо мне, осталось еще два года.