Перси Джексон и Лабиринт смерти

22
18
20
22
24
26
28
30

— Крови! — требовали монстры.

Противник бросил беглый взгляд на трибуны.

И тут я понял, в чем кроется его слабое место. Ему необходимо привлечь симпатии зрителей, но мне-то нет!

Он изрыгнул свирепый боевой клич и прыгнул на меня с занесенным мечом, но я парировал удар и ретировался, заставив его преследовать меня.

— Эй, вы! — заорал Антей. — Деритесь, а не танцуйте!

Эфан наседал, но оборона давалась мне без труда, я даже щитом почти не пользовался. Мой противник был снаряжен для защиты — тяжелые доспехи, огромный щит, — и атаки удавались ему с трудом. Я же, в свою очередь, мог показаться простой добычей, но зато двигался быстрее и легче. Толпа свирепела, зрители выкрикивали обидные намеки, бросали на арену камни. Мы бились уже почти пять минут, но без всякого результата.

И тут наконец Эфан допустил промах. Он попытался нанести прямой удар мечом в область живота, но я захватил кончик его лезвия эфесом Анаклузмоса, крутанул, и клинок моего противника отлетел далеко в сторону. Не успел он сообразить, что произошло, как я ударил плашмя по его шлему, и Эфан рухнул наземь. Его тяжелые доспехи помогли мне больше, чем мое умение фехтовать. Я приставил острие Анаклузмоса к его горлу.

— Кончай с этим, — простонал он.

Я поднял взгляд на Антея. Его красная рожа окаменела от злости, и он, вытянув вперед руку, опустил вниз большой палец.

— И не мечтай об этом! — Я вложил меч в ножны.

— Не будь дураком, — прошипел Эфан. — Они прикончат нас обоих.

Но я молча подал ему руку и помог подняться на ноги. Он сделал это неохотно.

— Никто не смеет позорить гладиаторский бой! — бушевал Антей. — Обе ваши головы будут принесены в жертву Посейдону!

Я обернулся к Эфану.

— Как только найдешь подходящий момент, сматывайся. — Сказав это, я повернулся к Антею: — Почему б тебе самому со мной не сразиться? Если ты так хочешь преподнести папе сюрприз, спускайся сюда и сам добудь мой череп ему в подарок!

Среди зрителей послышались одобрительные выкрики. Антей оглянулся и сообразил, что выбора у него нет. Что бы он ни сказал, все равно будет выглядеть трусом.

— Кто? Я? Да я величайший боец в мире, сопляк! — возмутился он. — Я сражался еще во времена первого панкратиона!

— Чего-чего? — не понял я.

— Он имеет в виду сражения со смертельным исходом, — объяснил мне Эфан. — Без правил. Со всеми разрешенными захватами. Как было на первых олимпиадах.

— Спасибо за подсказку, — буркнул я.