Король шрамов

22
18
20
22
24
26
28
30

Несмотря на настроение горожан, девушкам и женщинам-гришам вместе с детьми, как и Леони с Адриком, оставаться в Гефвалле было небезопасно. Те солдаты, что выжили после взрывов, скоро придут в себя, на восстановление завода власти отправят новые отряды. Им нужно успеть исчезнуть.

В разгар суматохи Ханна вернулась в монастырь, чтобы вернуть себе прежний облик, переодеться в сарафан послушницы и сделать вид, что она так же, как и остальные, напугана творящимися в городе ужасами. Мать-хранительницу отыскать не могли, так что Ханне не составило труда снова улизнуть из монастыря и вернуться на перекресток, где Нина разговаривала с молодым рыбаком, который согласился довезти фургон до порта.

Нина знала, что час расплаты близок, и как только рыбак повел сестру в фургон, приготовилась принять на себя гнев Ханны.

Та, однако, хранила ледяное спокойствие.

– Я задавала не те вопросы, так? – ровным голосом спросила она. – Спросила, кто ты, а имени не спросила.

На Нине снова было надето одно из платьев Милы. Разгладив тяжелые юбки, она ответила:

– Думаю, ты его уже знаешь.

– Нина Зеник. – Золотисто-медные глаза Ханны смотрели сурово. – Девушка, покалечившая моего отца. Костяная ведьма.

– Так теперь называют меня фьерданцы?

– И так тоже.

– Я – тайный агент, работаю на правительство Равки. Приехала сюда, чтобы освобождать таких, как ты: людей, наделенных гришийскими способностями и живущих в постоянном страхе.

– Почему мой отец тебя не узнал?

– Перед отъездом во Фьерду мне перекроили внешность. Это, – Нина показала на свое лицо, – не я.

– В тебе есть хоть что-нибудь настоящее?

– Все, чему я тебя учила. Все, что рассказывала тебе о принципах, на которых построена эта страна, о порочной, насквозь гнилой системе. – Нина набрала полную грудь воздуха и приложила ладонь к сердцу. – Все это по-настоящему, Ханна.

Рыжеволосая девушка отвернулась.

– Ты меня использовала.

– Использовала, – подтвердила Нина. – Не стану отрицать.

Ханна перевела взор обратно на Нину и скрестила на груди руки.

– Ты ни о чем не жалеешь, верно?