Нина закрыла лицо руками. В эту минуту она была бесконечно благодарна Адрику за молчание.
Сверху тело Матиаса напоминало большой кокон, как будто для него это было началом чего-то нового, а не концом. Они с Ниной так и не обменялись кольцами или подарками на память – им было нечем делиться, оба были солдатами и кочевниками. И все же Нина не могла не оставить Матиасу хотя бы что-то. Она достала из кармана и бросила в могилу тонкую веточку ясеня – та приземлилась легко и плавно, – а следом – сухие красные лепестки тюльпана, которыми друзья осыпали грудь Матиаса, прощаясь с ним в Кеттердаме.
– Знаю, к сладостям ты всегда был равнодушен. – Голос Нины дрогнул, когда она разжала ладонь и пригоршня ирисок с дробным стуком ударилась о стенки могилы. – Но пускай они напоминают тебе обо мне. Сохрани их до нашей следующей встречи. Ты ведь не съешь мои ириски?
Настал черед бросать землю. Горсть, другая.
Слезы застилали глаза. Она больше ничего не видела. Земляной холмик рос. Скоро, может быть, даже к ночи, пойдет снег. Он укроет ее труды погребальной пеленой, белой, безупречно-чистой. А когда придет весна, снег растает, протечет сквозь почву и перенесет дух Матиаса к реке, к Джелю. И тогда Матиас наконец вернется к своему богу.
– Отвезешь сани к палатке? – обратилась Нина к Адрику. Она еще не все сказала, но оставшиеся слова предназначались только Матиасу.
Адрик кивнул и посмотрел на темнеющее небо.
– Только не задерживайся. Надвигается буря.
Она опустилась на холодную землю, слушая, как затихает вдали цокот копыт лошади Адрика. Журчала река, с берега ползла сырость, которую Нина ощущала даже сквозь плотную шерстяную ткань юбки.
– Матиас, – прошептала она, затем откашлялась и попробовала снова. – Матиас, – произнесла уже громче. Надо, чтобы он ее услышал. Ей необходимо было поверить, что это возможно. – Святые, я не хочу оставлять тебя здесь. Не хочу с тобой расставаться. – Нет. Погибший солдат заслуживал иной надгробной речи. У нее получится. Она найдет для него слова. Нина сделала долгий, прерывистый вдох. – Матиас Хельвар был воином и героем. Провел год в самой страшной тюрьме на свете за преступление, которого не совершал. Простил мое предательство. Сражался бок о бок со мной. Мог выбрать свободу, но покинул не меня, а единственную страну, которую любил. За это его сочли изменником. Но изменником Матиас не был. Он верил, что его родину ждет лучшая доля. Он жил и умер с честью. – Голос Нины сорвался, но она заставила себя продолжить. Закончить достойно. Отдать дань уважения. – Матиас не всегда был добр, но у него было доброе сердце. Большое, сильное сердце, которое могло биться еще долгие годы.
Нина вытерла слезы. Половину долга она заплатила – привезла Матиаса на родину. Для этой минуты чего-то не хватало – колокольного звона, церковного гимна, знака, что пора прощаться навсегда.
– Ну да, куда же без твоего чувства долга, – с горечью усмехнулась она.
Голоса в голове шептали все громче. Нина не хотела их слышать. Не сейчас, не здесь.
Как бы она ни противилась, но игнорировать их – голоса мертвых, взывающие к ней с улиц, с горных склонов, из-подо льда, – более не могла. Голоса принадлежали женщинам, девушкам, чьи сердца разрывались от боли. Что-то страшное произошло с ними там, на холме.
Теперь Нина четко различала их слова, заглушавшие голос Матиаса.