Джек Ричер: Цена ее жизни

22
18
20
22
24
26
28
30

– И?

– Двенадцать миллионов американцев приняли сторону незаконных вооруженных формирований.

Директор ФБР молча смотрел на своего собеседника, выжидая, когда тот выскажет свою мысль до конца.

– То есть, – уточнил Декстер, – от двенадцати до шестидесяти шести миллионов избирателей.

– При чем тут избиратели?

– А где они живут? – ответил вопросом на вопрос Декстер. – В Вашингтоне, Нью-Йорке, Бостоне или Лос-Анджелесе таких почти не встретишь. Распределение очень неравномерное. В одних местах люди, придерживающиеся подобных взглядов, составляют крохотное меньшинство. На них смотрят как на чудаков. Но в других местах их большинство. В других местах такие взгляды являются совершенно нормальными, Гарленд.

– Что вы хотите сказать? – спросил Уэбстер.

– Есть места, где им принадлежат округа. Даже целые штаты.

Уэбстер удивленно поднял бровь:

– Господи, Декстер, это же не политика. Речь идет о Холли!

Декстер молча обвел взглядом небольшой кабинет Белого дома, выкрашенный белой краской с каким-то непонятным оттенком. Президенты приходили и уходили, а кабинет раз в несколько лет перекрашивался в один и тот же цвет. Декстер усмехнулся с видом знатока.

– К несчастью, в нашем деле все является политикой.

– Но мы говорим о Холли!

Декстер покачал головой. Едва заметное движение.

– Это эмоции. Задумайтесь о таких простых, невинных словах, как «патриотизм», «сопротивление», «подполье», «борьба», «угнетение», «личность», «недоверие», «восстание», «бунт», «революция», «права». Во всех этих словах есть какое-то величие, вы не находите? Если рассматривать их применительно к американской действительности?

Уэбстер упрямо тряхнул головой:

– Нет никакого величия в том, чтобы похищать женщин. Нет никакого величия в незаконном оружии, в незаконных вооруженных формированиях, в краденом динамите. Никакая это не политика.

Декстер снова покачал головой. То же самое еле уловимое движение.

– Все рано или поздно становится политикой. Вспомните Руби-Ридж[5], Гарленд. Вспомните Уэйко[6]. Начиналось ведь все не как политика, верно? Но очень скоро превратилось в политику. Своими крайне глупыми действиями мы тогда настроили против себя до шестидесяти шести миллионов избирателей. Этим людям как раз и нужно, чтобы наша реакция была неоправданно жесткой. Они считают, что суровые карательные меры взбаламутят народ, приведут под их знамена новых борцов. И мы пошли у них на поводу. Сами подбросили хворосту в костер. Мы представили все таким образом, будто правительство только и думает о том, как бы сокрушить маленького человека.

Наступила тишина.