Эркюль Пуаро

– Еще один вопрос. Пуаро, зачем был нужен кусок свинцовой трубы?

– Чтобы изуродовать лицо бродяги до неузнаваемости. Эта первая находка и направила меня по правильному пути. А этот кретин Жиро ползал вдоль и поперек в поисках спичек! Разве я не говорил вам, что улика длиной в два фута ничуть не хуже улики в два дюйма?

– Ну, Жиро запоет теперь другим голосом, – заметил я поспешно, чтобы увести разговор от моих собственных промахов.

– Вряд ли! Если он получит улику путем неправильной методологии, он и не подумает испытывать угрызений совести.

– Но, несомненно... – я умолк, заметив, что Пуаро задумался.

– Вы видите, Гастингс, что мы должны теперь начать все сначала. Кто убил Поля Рено? Некто, кто был возле виллы как раз около двенадцати часов той ночи; некто, кому смерть Поля Рено принесет выгоду. Эти предпосылки подходят Жаку Рено чересчур хорошо. Не обязательно, чтобы преступление было им задумано заранее. И затем нож...

– Конечно, – сказал я, – нож, который мы обнаружили в груди бродяги, принадлежал мадам Рено. Но тогда их было два.

– Безусловно, и, поскольку они были одинаковыми, можно предположить, что они оба принадлежали Жаку Рено. Но это меня не так уж беспокоит. У меня по этому поводу есть небольшая идейка. Нет, самое серьезное обвинение, падающее на Жака, – психологическое, – наследственность, mon ami, наследственность! Яблочко от яблоньки недалеко падает. Жак Рено как-никак сын Жоржа Конно.

Тон Пуаро был печальным и серьезным, и его настроение передалось мне.

– А что это за маленькая идейка, которую вы только что упомянули? – спросил я.

Вместо ответа Пуаро посмотрел на свои часы-луковку и затем сказал:

– В котором часу отплывает пароход дневного рейса из Кале?

– Около пяти, мне кажется.

– Это вполне подходит. Мы как раз успеем.

– Так мы едем в Англию?

– Да, мой друг.

– Зачем?

– Разыскать возможного свидетеля.

– Кого?

С довольно странной улыбкой на лице Пуаро ответил: