За десять дней мы сможем изготовить четыре таких требушета. Корзина будет начиняться кучей остроугольных камней размером с бычью голову. Ускорение, которое получат камни, увеличат силу удара кратно и проредят ряды нападающих насквозь. За один такой выстрел можно скосить от тридцати до пятидесяти человек.
– Это орудие называется требушет. Высотой он в пять человеческих роста. За один выстрел из четырех орудий мы можем сократить армию противника от 120 до 200 человек, – заявил я притихшим князьям, – скорее всего мы сможем совершить не менее трех выстрелов. А это, между прочим, от 360 до 600 человек погибших. Я надеюсь, что раненных будет в два раза больше. И необходимо учитывать то, какая сумятица начнется в армии врага.
Гостомысл и Радомысл, ранее ознакомленные мной с этим орудием, сияли, разглядывая потрясенные лица князей.
– Тысяцкий Ларс, – обратился ко мне батюшка, – расскажи нам, как ты видишь это сражение?
Этот вопрос был отрепетирован нами. Здешние люди не знают что такое презентация перед советом директоров, в которых я «собаку съел». Я подал знак Аге и он достал из под лавки огромную коровью шкуру, на которой была расчерчена местность, в которой притаилась ставка Гунульфа. Разъяснив обозначения и суть карты как таковой, я поведал свое видение боя. Благодаря ходотовым разведчикам у нас есть достоверные данные местоположения противника и близлежащей местности.
Не забыл я и про деление войска на десятки, сотни и тысячи. Это было самым тонким моментом в моем плане. Благо, вмешался дядя, рассказав про внедрение этой системы управления в дружину Хольмграда после разграбления. Масла подлил Гостомысл, намекнув на то, что появляется огромное количество должностей, а следовательно, можно одарить нужных и полезных людей.
Это, конечно, отец зря сказал, так как нужно пресекать подобные назначения «по протекции», но с этим разберемся позже. Для начала пусть будет так.
К счастью, мой план был принят и я получил карт-бланш на осуществление плана сражения, постройку требушетов и реформу вверенной мне армии.
Остаток вечера князья и воеводы провели за игрой в макет требушета. Снаряд даже успел разбиться, так они начали «пулять» своими кошелями, так как ничего больше под рукой не оказалось. Как дети малые, честное слово!
На следующий день я собрал князей и попросил их выделить четырех тысячников, которым они доверили бы свои войска. Сначала они не поняли что я от них прошу, судя по помятым физиономиям, они допоздна игрались с требушетом, да еще и «отметили» это дело, но потом в мое непосредственное подчинение попали воевода Сокол, воевода Куляба, ростовский князь Василько и вятичский князь Ходот. Для меня было странным, что князья согласились подчиняться мне. Если Ходота я понимаю, он все же помнит битву за Кордно, то позиция князя Василько мне не понятна. Мое неведение удовлетворил Радомысл. Оказывается, Гостомысл неоднократно спасал жизнь ростовскому князю, поэтому последний считает себя должным нашему роду по самые уши. Это своеобразный жест возврата долга. Кстати, ростовский князь выглядел как запорожский казак – лысый, с чубом, да усатый, будто пузатый Тарас Бульба.
Радомысл, кстати, должен был быть моим советником в походе, но он сказал, что будет только мешать, поэтому доверяет мне судьбу словенов и всего союза. Он, конечно, лукавит, так как все равно будет с нами в походе, но как представитель отца. Гостомысл, из-за ранения не в состоянии двигаться вместе с войском.
На протяжении последующих десяти дней происходила реформация войска, устанавливались связи подчинения между десятниками, сотниками и тысячниками. На нижнем уровне управления иногда приходилось проводить кулачный турнир, чтобы выявить лучшего из одиннадцати варягов. Не каждый соглашался подчиняться вчерашнему товарищу, который имел одинаковые права со всеми. Со скрипом, но моя задумка исполнялась, что в итоге дало замечательные результаты по контролю войска.
Раньше ведь был только воевода, у которого были в подчинении главари дружинников. При этом группы насчитывали разное количество варягов. Унификация помогла превратить ватагу в боеспособное войско. Единообразные тренировки, организованные Соколом, научили варягов азам сплоченности. Не сказать, что теперь армия превратилась в монолитную скалу, но по крайней мере наметился прогресс. Зачатки настоящего войска появились и это давало широкие перспективы на удачное завершение реформы.
Метик с Забавой организовали полевой госпиталь. Пока лечили от всевозможных мелких болячек от поноса до простуды. К счастью, вопросы гигиены, кипячения питьевой воды и банальной санитарии наши лекари решали отлично. Эдик, с моего разрешения, набрал к себе два десятка девушек и обучил их основам ухода за больными.
Эса взяла на себя контроль по постройке требушетов. Я попросил ее следить за тем, чтобы никто не обижал нашего плотника и его учеников, всячески способствуя нормализации его деятельности. Мне кажется, Эса превращается в моего начальника секретной службы. Тайна принципов работы требушета должна быть сохранена до последнего. И она справлялась с этим прекрасно не столько благодаря своим хорошим организаторским способностям, сколько грозной репутации.
Основная масса войска состояла из варягов-пехотинцев, вооруженных мечами, а в большинстве своем – топорами. Около пятисот человек было лучников-варягов, которых возглавил князь Василько. Еще тысячу всадников находились под руководством Кулябы. Оставшиеся три тысячи возглавляли Сокол, Ходот и я. Моя тысяча состояла из охранения ставки тысяцкого из ста человек, подкрепления в виде засадного, резервного «полка» в размере восьми сотен дружинников. А еще сто человек были обслугой четырех требушетов, по двадцать пять человек на каждое орудие. Последние были в таком количестве в связи с тем, что один только противовес весил порядка четырех тонн и доставлялся на место боя повозкой, запряженной четверкой лошадей. Отдельная повозка на каждый требушет была для транспортировки снарядов.
В середине лета армия союза была готова к походу. Хотелось бы конечно еще месяца два отдать на тренировку и повышение слаженности войска, но мне никто не дал бы такого счастья.
И вот наступил день икс. С раннего утра наше войско бурлило и снималось с места. Я в окружении своего «ближнего круга», как окрестил их отец, прощался с Гостомыслом и Миленой. Мои ближники, Эса, Ага, Метик и Забава, уже были в седлах. Аршака я оставил в поселке Добрыни, туда же, с дядюшкиного разрешиения, переместились и основные богатства моего подпола.
– Сын, душа твоя и добра, и чиста, – отец запнулся, – я жду тебя с победой!
Его слова вызвали во мне смутные ассоциации, но я не обратил на них внимания. В мои объятия влетела Милена.