Сияние славы самурайского сословия

Со временем работорговля приобрела такой размах, что даже у португальских рабов в Макао (Аомынь) на территории Китая появились собственные японские рабы. Следует заметить, что иезуитские миссионеры были недовольны этой деятельностью своих соотечественников и в 1571 году убедили короля Португалии положить конец порабощению японцев, хотя португальские колонисты сопротивлялись этому решению и игнорировали запрет. В итоге, Тоётоми Хидэёси в 1587 году запретил продавать японцев в рабство, хотя эта практика сохранялась еще в течение некоторого времени и после обнародования запрета.

Формальным поводом для запрета проповеди и исповедания христианства в Стране Восходящего Солнца послужил отказ католической Португалии (весьма укрепившей свои позиции на японской земле при Нобунаге Оде, в том числе и вследствие обращения в христианство немалого числа сынов Ямато – вплоть до многих представителей самых знатных самурайских родов) предоставить Хидэёси Тоётоми помощь в постройке современного флота по португальскому образцу для завоевания японцами Восточной Азии (начиная с Кореи и Китая). К тому же Португалия с 1581 года входила в состав гораздо более могущественной католической колониальной державы – Испании, огромный флот которой безраздельно господствовал в описываемое время на морях обоих земных полушарий. С точки зрения Тоётоми, Испания (над владениями которой в описываемое время «никогда не заходило солнце») представляла несравненно большую опасность для независимости Страны Восходящего Солнца, чем отдельно взятая Португалия.

Как бы то ни было, 19 июня 1587 года, Хидэёси Тоётоми издал указ, содержавший адресованное христианским миссионерам категорическое требование под угрозой смертной казни в течение двадцати дней покинуть Страну Восходящего Солнца. В крупном портовом городе Нагасаки по приказу «бывшего регента» были подвергнуты жестоким пыткам и показательному распятию на крестах двадцать шесть христиан (семнадцать японцев и девять «заморских чертей» – европейцев).

В 1592 году Хидэёси сделал достоянием гласности своё намерение завоевать сначала Корею (Чосон), затем – Китай, вслед за Китаем – Индокитай и далекую Индию (а, по некоторым сведениям – даже Индонезию и Филиппины – совсем как генералы японской Императорской Армии Гиити Танака и Хидэки Тодзио в ХХ веке!) то есть, согласно средневековым японским представлениям, весь цивилизованный мир (лежащие где-то на краю света «варварские» страны, из которых приплывали в Японию европейские «заморские дьяволы», судя по всему, частью «цивилизованного мира» с точки зрения культурного, образованного японца, не считались). В качестве первого шага к подготовке предстоящего грандиозного завоевательного похода «бывший регент» перенёс свою ставку из Осаки на запад, в город Нагоя, в котором возвёл ещё один огромный замок.

Причины, побудившие неугомонного «тайко» начать войну с Кореей и Китаем, с сегодняшней точки зрения представляются не вполне ясными. Историки-рационалисты склонны объяснять их стремлением Хидэёси Тоётоми удалить с Японских островов излишек безмерно расплодившихся в период междоусобных войн потенциально опасных самураев, направив их, за отстутствием, в новых условиях, врага внутреннего, на борьбу с мнимым внешним врагом. Однако существует и другая точка зрения, согласно которой главной причиной начала внешнего конфликта было умственное состояние Хидэёси – действия «бывшего регента» начали становиться неадекватными. Действительно, со временем, опьянённый своими успехами в деле завоевания Японии, Хидэёси, по мнению многих (в том числе и своих современников – которых, впрочем, зная характер «первого министра», трудно заподозрить в беспристрастности!) постепенно выживал из ума: завёл себе гарем из трёхсот наложниц (причём, преимущественно, девочек-подростков в возрасте двенадцати-тринадцати лет), поддерживая свою слабевшую с годами мужскую силу различными дорогостоящими средствами – в частности, употреблением в пищу тигриного мяса (а ведь в Корее и Китае, не говоря уже об Индии, тигры, в отличие от Японии, тогда водились в изобилии!)!, – постоянно опасался чудившихся ему повсюду мятежей и заговоров, сгонял сотни тысяч крестьян на строительство ненужных (по мнению критиков действий «бывшего регента»), с военной точки зрения, замков и крепостей. В конце концов, диктатор Страны Восходящего Солнца окончательно утратил связь с реальностью, возомнив себя богом войны Хатиманом (уже хорошо знакомым нам Хомудой-Помутой-Одзином, сыном стародавней регентши Дзингу Кого, завоевавшим в незапамятные времена Корею и впоследствии обожествлённым сынами Ямато). Согласно этой второй версии, завоевательная война стала очередной личной причудой, или прихотью, не в меру воинственного Тоётоми, которому стало слишком тесно в покорённой им Японии.

Захват островов Сикоку и Кюсю (хотя они всегда считались частью собственно Японии) «тайко» воспринял, как начало покорения Востока, заявив: «Быстрый и грандиозный успех сопровождал моё возвышение, озарив всю землю, подобно восходящему солнцу». Согласно воспоминаниям современников, Тоётоми открыто похвалялся перед ними, что завоюет все «четыреста провинций» Китая, неустанно повторяя: «Я соберу могучую армию и вторгнусь в Великую Мин». При этом следует учитывать то обстоятельство, что в Японии времен Хидэёси существовали весьма приблизительные представления о подлинных размерах тогдашней китайской Империи под скипетром очередной, на этот раз не чужеземной, а местной, ханьской по происхождению, династии Мин (пришедшей к власти после свержения и изгнания из Китая монголо-татарской династии Юань, в результате организованного тайным обществом «Красных Повязок», или «Красных Тюрбанов», вооружённого восстания), на завоевание которой «тайко» собирался вести своих жаждущих крови и добычи «боевых холопов». Тоётоми предполагал предложить «вану» Кореи Сончжону (формально остававшемуся вассалом Китая – только теперь уже минского, а не юаньского, как когда-то, во времена злополучного морского похода татаро-монголо-китайско-корейского экспедиционного корпуса армии каана Хубилая на покорение Чипунгу) добровольно сдаться и объединиться с «сынами Ямато» в освободительной войне против Китая: «Если я приступлю к исполнению этого замысла (то есть – к завоеванию Империи Мин – В.А.), то надеюсь, что Корея станет моим авангардом, пусть же (она – В.А..) преуспеет в этом. Ибо моя дружба с вашей почтенной страной целиком зависит от того, как вы себя поведёте, когда я поведу свою армию против Китая». Однако, получив отказ корейского «вана», Тоётоми двинул на Корею свою армию, самую передовую в Азии тех времён (по мнению японских военных историков), имевшую на вооружении аркебузы и пушки европейского образца (спасибо португальцам, а также сменившим португальцев англичанам и голландцам!) и владеющую современными методами ведения боя. Сам он, однако, остался в Японии. Некоторые исследователи (принимающие на веру истинность обнародованных «бывшим регентом» обширные завоевательных планов) считают это единственным военно-политическим просчетом Хидэёси, полагая, что его личное присутствие в самурайской армии вторжения наверняка обеспечило бы сынам Ямато победу и захват Кореи. Те же, кто не верят в серьёзность провозглашённой «тайко» обширной завоевательной программы, расценивают факт его неприсоединения к японской армии вторжения как косвенное свидетельство нежелания предусмотрительного (и вовсе не выжившего из ума, вопреки утверждениям его критиков) диктатора рисковать своим именем в случае возможной неудачи (о версии, согласно которой Тоётоми вообще рассматривал вторжение в Корею лишь как повод избавиться от переполнивших Японию «лишних» самураев, оставшихся без дела после окончания междоусобных войн, мы расскажем подробнее несколько позже).

Существует, впрочем, и еще одна, пожалуй, самая «экзотическая» версия причины организованного Хидэёси Тоётоми вторжения в Корею (а заодно – и происхождения «тайко»).

По этой версии, Хидэёси был, якобы, рождён китайско-подданным (!). А затем продан, за долги семейства, из Китая в Японию (подобные случаи действительно бывали). С тех пор он, якобы, на всю оставшуюся жизнь затаил злобу на свою китайскую «родину-мать».

Сделавшись фактически единоличным правителем Японии и Верховным Главнокомандующим (де-факто, хотя и не де-юре) заполнивших её за годы междоусобной войны самураев (численность которых, по некоторым подсчетам, достигла тринадцати процентов населения Страны Восходящего Солнца), Хидэёси, якобы, вспомнил об этой ненависти, затаённой им в глубине души с детских лет, и решил отомстить Великой Китайской Империи Мин за своё загубленное детство вдали от родины и за трудную молодость. Благо буйные самураи, пользуясь фактически узаконенной вседозволенностью, начали вести себя на родных Японских островах как на вражеской территории, снося по малейшему поводу головы встречному и поперечному. И вот чтобы «буси» не извели под корень все оставшееся население, Хидэёси повелел им завоевать Корею, а заодно «испытать на прочность» граничащий с Кореей «почти родной» ему Китай.

В апреле 1592 года возглавляемый Укитой Хидэиэ стошестидесятитысячный (согласно другим данным – стотридцатисемитысячный) самурайский экспедиционный корпус, снаряжённый Хидэёси Тоётоми, переплыв на тысяче кораблей Японское море, высадился в порту Пусан на Корейском полуострове с целью завоевания «страны утренней свежести». Высадка прошла в три этапа. Сначала высадился первый контингент под командованием Юкинаги Кониси, затем – второй контингент под командованием Киёмасы Като и, наконец, третий контингент под командованием Нагамасы Куроды.

Первые месяцы войны (именуемой в корейской исторической традиции «Имджинской») 1592–1598 гг. были успешными для сынов Ямато, захвативших, следуя по стопам Божественного принца Хатимана – упоминавшегося выше сына регентши-воительницы Дзингу Кого – главные корейские города и вышедших на границу Кореи с Китаем. Взяв крепость Пусан на юго-восточном побережье «страны Алмазных гор», «боевые холопы» Хидэёси тремя колоннами двинулись на тогдашнюю столицу Кореи – город Сеул, овладевая по пути отдельными неприятельскими крепостями и замками и не встречая почти нигде мало-мальски организованного сопротивления. Военным успехам самураев способствовало наличие у них в большом количестве ручного огнестрельного оружия. Корейцы же, не имевшие ручного огнестрельного оружия, могли противопоставить японским аркебузам только копья и луки со стрелами (хотя лучники в японской армии вторжения, конечно же, тоже имелись, и в немалом количестве). 3 мая «буси» были уже в Сеуле, тогдашней столице Кореи, а корейский «ван» Сончжон из династии Чосон бежал на север, в Пхеньян (последний крупный корейский город на пути к корейскокитайской границе), также вскоре капитулировавший перед войсками Юкинаги Кониси и открывший свои ворота победителям в июне 1592 года («вану» Кореи пришлось поспешно бежать еще дальше на север).

Войска Киёмасы Като, наступая в северо-восточном направлении, взяли город Ёнхын, продвинувшись до границ Маньчжурии и пленив двух принцев корейского королевского дома, пытавшихся организовать сопротивление японцам в городе Хверён. Киёмаса Като вошел в военную анналы как первый в истории японский военачальник, ступивший на землю Китая. Кроме того, он первым из японцев подстрелил из аркебузы на охоте в лесу корейского тигра (как уже упоминалось выше, тигриное мясо ценилось японцами вообще, и Хидэёси Тоётоми – в особенности, как средство, поддерживающее мужскую силу).

Японский Главнокомандующий Укита Хидэиэ сделал Сеул своей ставкой и резиденцией на Корейском полуострове. На окончательное покорение Кореи японский диктатор отводил от четырех до пяти месяцев, и при его дворе уже появились «губернаторы» не только корейских, но и китайских провинций (которые ещё предстояло завоевать). «Боевые холопы» державы Ямато установили в Корее жестокий оккупационный режим, представляя начальству, в качестве подтверждения своих подвигов, как и дома, в Японии, отрубленные вражеские головы. Считается, что за два этапа семилетней японокорейско-китайской войны было убито около миллиона корейцев обоих полов, всех возрастов и всех родов деятельности – не только военных (не считая убитых китайцев, также вовлеченных в этот вооруженный конфликт), своеобразным (вполне в самурайском вкусе и духе!) «памятником» которым стала знаменитая «Могила ушей» Мимидзука. В перерыве между двумя этапами Корейской компании (когда появилась надежда на заключение выгодного для Страны Восходящего Солнца мирного договора с Империей Мин) японское военное командование решило продемонстрировать её результаты остававшимся в Японии соотечественникам. С этой целью на уцелевшие в морских сражениях с корейским флотом японские корабли погрузили всю военную добычу. Заодно хотели погрузить и головы, отрубленные у врагов на поле брани. Однако, с учётом ограниченной вместимости кораблей, было принято решение везти не головы, а лишь отрезанные от этих голов уши и носы. Возвращение в Страну Восходящего Солнца происходило в конце сентября 1597 года (в разгар местного лета, со средней температурой не ниже тридцати пяти градусов Цельсия). При такой погоде и в отсутствие холодильников часть «наглядных доказательств самурайской доблести» испортилась и была выброшена на корм рыбам. Но даже оставшееся количество при пересчете оказалось принадлежавшим примерно тридцати восьми тысячам (!) корейцев. Когда «боевые холопы» вернулись на родину, выяснилось, что отправивший их на завоевание Кореи «тайко» Хидэёси Тоётоми переселился в лучший мир. И тогда все эти тысячи «трофейных» ушей и носов были погребены совсем недалеко от свежей могилы вдохновителя самурайской интервенции. Погребение сопровождалось установкой на погребальном холме памятного столба в форме каменной пагоды, в соответствии с буддийскими традициями. Одни считают, что этот знак – предупреждение всем, кто когда-либо в будущем решит сопротивляться божественным сынам Ямато. Другие – что речь идет о своеобразном выражении уважения к погибшим, поскольку далеко не все из похороненных ушей и носов принадлежали неприятельским воинам (часть их была отрезана от голов представителей гражданского корейского населения, и даже не в ходе боевых действий). Эта своеобразная братская могила на территории Киото, в которой захоронены двести тысяч ушей, отрезанных японскими «боевыми холопами» у перебитых ими корейцев. Мимидзука была, однако, не единственным в своем роде подземным хранилищем корейских трофеев. Так, например, в другой такой гробнице, в Окаяме, до 1992 года хранилось двадцать тысяч носов, отрезанных самураями у убитых корейцев. Бывшую столицу корейской королевской династии Силла – город Кёнджу – японские «буси» вообще сровняли с землёй.

Однако для обеспаечения успешного наступления на Китай требовалось перебросить из Японии в Корею дополнительный, пятидесятидвухтысячный контингент, которому надлежало, перед началом похода на Империю Мин, соединиться с японским экспедиционным корпусом в Пхеньяне.

За три месяца войны японцы овладели почти половиной королевства Кореи, однако нельзя было сказать, что сыны Ямато смогли превратить захваченные территории в надёжный плацдарм для дальнейшего броска на Китай. Далеко не все корейские провинции были приведены к покорности, особенно это касалось провинции Чолла – богатейшей житницы «страны алмазных гор».

В скором времени самураи Хидэёси Тоётоми столкнулись со все возраставшим и все более ожесточенным сопротивлением завоеванных, но не покорившихся «божественным сынам Ямато» корейцев, развязавших в тылу неприятеля, продвигавшегося в направлении китайской границы, полномасштабную партизанскую войну, в которой основную роль играли отряды подпольной «Армии справедливости» («Ыйбён»), действовашей по всем законам «малой (партизанской) войны», изматывая самураев неожиданными вылазками, засадами, диверсиями и рейдами у них в тылу. Остававшееся в занятых японскими «буси» городах корейское население всячески поддерживало это движение. Вскоре «Армия справедливости» перешла к совместным действиям с регулярными частями королевской корейской армии, что усилило ее боевую эффективность. Корейцы активно применяли свои передовые изобретения – «огненные повозки» («хвачха») и первые в истории войны на море броненосцы («кобуксоны»)«Хвачха» (кор. буквально – «огненная повозка») – противопехотное пороховое оружие, использовавшееся, начиная с раннего Среднвеквовья, корейской армией, первая система залпового огня в мире. Она представляла собой двухколёсную повозку, на которой устанавливалась пусковая установка с гнёздами, в которые помещались небольшие пороховые ракеты с острыми металлическими наконечниками. К этим ракетам иногда прикреплялись небольшие бомбочки, а наконечники их непосредственно перед применением могли обмакиваться в горючую смесь и поджигаться. Вероятно, аналогичные – хотя, возможно, более примитивные – реактивные системы залпового огня помогли в свое время татаро-монголам одержать победу над христианским рыцарским войском князя Генриха Силезского в битве при Легнице-Вальштатте в 1241 году. В настоящее время «хвачха» можно увидеть в музеях, популярных изданиях и компьютерных играх. Таким образом, встречающиеся порой утверждения, будто корейские войска описываемой эпохи вообще не имели никакого огнестрельного оружия, не вполне соответствуют действительности. Что же касается корейских броненосцев-«кобуксонов», то состоявшие на их вооружении артиллерийские орудия во всех отношениях превосходили бортовую артиллерию японских кораблей. Выдающийся корейский флотоводец адмирал Ли Сун Син (Ли Сунсин, Ри Сунсин) за первые три месяца войны, используя «кобуксоны» (буквально: «корабли-черепахи»; это название корейские броненосцы получили из-за того, что их палуба была прикрыты сверху крышей в форме черепашьего панциря, густо утыканной острыми кольями, что не позволяло врагам взять их на абордаж), оснащенные пушками разных калибров для стрельбы ядрами, камнями и «огненными стрелами» (пороховыми ракетами, предназначенными для поджога корабельных парусов),потопил более трехсот японских кораблей в морских сражениях у островов Кадокто и Кочжедо (15 июля), в Сочхонской бухте (8 июля), у Танхо (9 июля), Танханхо (13 июля) и Юлхо (15 июля), отрезав, таким образом, высадившуюся в Корее самурайскую армию вторжения от баз снабжения, расположенных на Японских островах. Однако радикальным образом ситуация на корейском театре военных действий изменилась (не в пользу «боевых холопов» Хидэёси) только после прихода на помощь Корейскому королевству, формально остававшемуся вассальным по отношению к Китаю, многочисленной китайской армии под командованием выдающегося полководца династии Мин Ли Жу Суна (Ли Жусуна). Надо ли говорить, что вооружённая борьба, кроме Кореи, ещё и с могущественной Империей Мин (чьи людские и материальные ресурсы казались, да, собственно говоря, и были, по сравнению с японским, фактически неисчерпаемыми) делала перспективы военной победы «буси» Хидэёси на континенте, мягко говоря, весьма отдалёнными и столь же туманными и неясными, как его происхождение. Правда, самураев Хидэёси в битвах выручали не только аркебузы и артиллерийские орудия, но и – в рукопашных схватках – превосходные японские мечи, чьи острые, как бритва, лезвия рассекали толстые кафтаны неприятельских солдат. Но тем не менее, под натиском численно превосходящих сил противника, сыны Ямато были вынуждены отступить к окраинам современного Сеула, после чего Корейский полуостров оказался фактически разделённым на северную (китайскую) и южную (японскую) части (эта ситуация почти с зеркальной точностью повторилась в годы Корейской войны 1949–1953 гг., с той только разницей, что роль японцев в середине ХХ века играли экспедиционные войска США и ряда других государств – членов Организации Объединенных Наций). Командующие обеих армий заключили временное перемирие, договорившись о направлении китайского посольства в ставку Хидэёси и об обсуждении с «тайко» условий окончательного мирного договора.

Тем временем в стране Ямато при дворе быстро дряхлевшего «бывшего регента» произошли немаловажные события. В 1593 году Ёдогими, наложница престарелого Тоётоми (когда-то её звали О-Тятя; она была старшей дочерью Нагамасы Адзаи и его жены О-Ити, сестры Нобунаги Оды) родила ему сына Хидэёри. Желая передать власть над державой Ямато сыну перед своей смертью, Хидэёси лишил собственного племянника Хидэцугу должности «кампаку», обладатель которой считался главой семейства Тоётоми, и приказал ему совершить над собой обряд «сэппуку» (племянник выполнил этот приказ с той же покорностью, с какой выполнял и все предыдущие приказы дяди-«кукловода»). В предчувствии близкой кончины, Хидэёси созвал в свою ставку влиятельнейших властителей Японии и учредил Опекунский Совет пяти старейшин и Совет пяти управляющих («тайро»), чьей задачей было помогать его сыну Хидеёри в управлении государством после смерти отца.

В 1596 году ко двору «бывшего регента» державы Ямато в Осаку прибыло китайское посольство с условиями мира. Согласно этим условиям, Империя Мин признавала Хидэёси «государем Японии», прислав ему китайские придворные одежды и золотую печать, но требовала вывести всех его «боевых холопов» из Кореи, как вассального по отношению к Китаю королевства. Не в меру амбициозный Хидэёси, выяснив, что минский Император признает его «государем Японии» на правах вассального, зависимого от Китая «короля», не только не принял этих условий, но вдобавок еще нарушил все правила дипломатического этикета (видно, сказалось всё-таки его простонародное происхождение!), прилюдно изругав последними словами китайских Императорских послов и – заочно! – самого минского Императора Китая – Сына Неба Вань Ли… В 1597 году война на Корейском полуострове возобновились, причём на этот раз обстоятельства сложились в пользу самурайских ратей. Оклеветанный недоброжелателями корейский флотоводец Ли Сун Син был отстранён от занимаемой им адмиральской должности, а его бездарные преемники утратили контроль над морем. Впрочем, на суше японским «боевым холопам» везло явно меньше. Им так и не удалось продвинуться дальше на север. Мало того, самураи Хидэёси оказались не в состоянии удержать завоёванные территории и отступили к южному побережью Кореи. Среди японских «буси» свирепствовала болезнь «бери-бери» (вызванная нехваткой в организме витаминов), от которой (если верить письму активного участника Корейской войны «тайсё» Масамунэ Датэ) умирало восемь из десяти заболевших. В другом, отправленном в Японию тремя днями позднее, письме Масамунэ Датэ сообщал родственникам о высокой смертности среди японских воинов, вызванной «иной (чем дома, в Японии) водой этой страны» – вероятно, имея в виду вспышку эпидемии холеры или тифа среди «боевых холопов» державы Ямато. Уже после смерти Хидэёси Тоётоми корейский адмирал Ли Сун Син разгромил японский флот при Норянчжине в бухте Норян в ноябре 1598 года, потопив более двухсот японских кораблей (остатки японского флота с трудом прорвались и ушли на Цусиму), лишив тем самым японцев последней надежды на благоприятный исход войны. Смерть Ли Сун Сина, смертельно раненого в самом конце сражения шальной японской пулей, ничего не меняла.

Хидэёси Тоётоми скончался 18 сентября 1598 года. Весть о смерти «бывшего регента» дошла до японского экспедиционного корпуса в Корее практически одновременно с уведомлением о разгроме японского флота при Норянчжине. Утомленные долгой, кровопролитной и безрезультатной войной самураи немедленно начали отступление, спеша вернуться на родные острова.

Возможно, правы были те, кто утверждал, что Хидэёси Тоётоми затеял войну с Кореей не без тайного умысла. Если умысел Хидэёси заключался не в том, чтобы завоевать Корею (а тем более – минский Китай, не говоря уже об Индии!), а в том, чтобы направить воинственный пыл и неуёмную энергию многочисленного сословия «боевых холопов», безмерно расплодившихся за несколько веков междоусобных войн и оставшихся, после их окончания, без дела, в новое русло и отвлечь их от собственной страны (наподобие того, как папы римские, по мнению ряда историков, поддерживали Крестовые походы не только ради освобождения Святой Земли от мусульман, но и ради того, чтобы избавить Европу от столь беспокойного элемента, как безземельные и малоземельные рыцари, не имевшие иного промысла, кроме разбоя), то этот замысел оказался в полной мере осуществлённым. Так это было или нет, с полной определённостью сказать нельзя, но факт остается фактом – десятки тысяч оказавшихся дома «не у дел» самураев (потенциальных смутьянов), так никогда и не вернулись на Японские острова из заморской авантюры, уже далеко не первой в истории державы Ямато – вспомним хотя бы воинственную регентшу Дзингу Кого и ее посмертно обожествленного сына (ставшего богом войны Хатиманом), – сложив свои буйные головы в бесчисленных боях и сражениях на обильно орошённой кровью многострадальной корейской земле…