— Вам что-нибудь нужно?
— Нет, спасибо, у меня всё есть, — грустно вздохнула Вера, опять опуская голову.
— Ну, может, вы хотите… что-то спросить, не знаю… узнать? — Он начал краснеть, Вера наконец поняла, в чем дело, и грустно усмехнулась:
— Двейн, дружище… что мне у тебя спросить такого, на что ты честно ответишь? Как он себя чувствует — ясное дело, очень хреново. Когда он придет — опять же, ясное дело, не раньше, чем сможет сменить тебя на дежурстве, то есть не сегодня и не завтра. Хочет ли он меня видеть — ясное дело, не хочет, когда плохо, никого не хочешь видеть. Что ещё? Если тебе есть, что рассказать, давай рассказывай, будем считать, что я тебя об этом спросила.
Двейн откровенно напрягся, по нему было видно, что к деликатным разговорам он не привык, ему это дается очень сложно.
— Ну… вы совсем недавно накормили весь лазарет из-за каприза Барта…
— Ясно, — улыбнулась Вера, — что ему приготовить?
«Двейн ничего не знает, черт, это может вылиться в очень неловкую ситуацию…»
— Господин ничего не просил, — тут же вскинулся парень, — он вообще против того, чтобы кто-либо пользовался вашей добротой и использовал вас как кухарку.
— Кто-либо, кроме него, — иронично прошептала Вера. Двейн прыснул, но тут же виновато прикусил губу и изобразил серьёзность, со значением понизил голос:
— Он будет недоволен, если узнает, что я вас просил.
Вера усмехнулась и понимающе кивнула:
— Хорошо, меня никто не просил, я силой заставила тебя передать посылку, от которой ты отбивался, но я победила. — Он благодарно улыбнулся, она вздохнула: — Так что именно я тебе силой впихнула? Борщ, салатик, мясо по-французски?
— О, боюсь, что нет, — печально поморщился парень, — у него половина лица не действует и челюсть зафиксирована, он даже говорить не может, так что максимум пюре, а лучше вообще бульон.
У неё резко закружилась голова от одной мысли о том, какие травмы надо получить для такого результата, как это было больно… Двейн вскочил и наклонился к ней, взял за плечо, встревожено заглядывая в лицо:
— Госпожа? Вы в порядке?
Она хотела кивнуть, но получился какой-то слабый нервный тик, перед глазами всё плыло, голова раскалывалась. Она попыталась сморгнуть пелену и услышала, как ресницы с хлюпаньем разбросали по белым кружевам капельки, быстро вытерла глаза, но Двейн заметил и зло хлопнул себя по лбу:
— Зачем я это сказал… Все совсем не так плохо, как выглядит, поверьте, с ним бывало и похуже.
«Как выглядит? Как бывало хуже? Господи, ну почему…»
Она прерывисто вдохнула и крепко зажмурилась, слёзы посыпались градом, Двейн схватился за голову: