Так, стоп… А он как был, в трусах своих белых, так к своей Женечке и выйдет? Серьезно? А я… Я имею право ему мозг вынести за это?
Мне почему-то кажется, что да!
— Доброе утро, Тимур Алексеевич…
Господи, до чего я докатилась!
Даже не выходя из кухни, не сдвинувшись с места, я напрягла свой слух настолько, что слышу каждую слащавую нотку этой внезапной козы.
И как только представляю, как хищно эта мамзель сейчас глазеет на гребаные Бурцевские труселя, мир подергивается алым туманом.
И хочется прям щас вылететь из кухни и…
И?
И рявкнуть — это мои причиндалы, ну-ка зенки свои закатала себе… Поглубже!
Ха-ха! Вот это было бы шоу, конечно!
Не выдерживаю, и как только сдираю со сковородки последний блин — не заливаю новый. А на цыпочках, на цыпочках крадусь по стеночке, чтобы очень аккуратно выглянуть из-за угла, в коридор.
Один мимолетний взгляд — и я чуть не до крови закусываю губу.
Шикарная и стройная. В ярком розовом костюмчике, с жилеткой, надетой на голое тело. И волосы такие светлые, чтобы еще больше походить на гребаную барби.
Тим напротив неё — из неведомой черной дыры успел достать насыщенно черного цвета домашний халат, нетерпеливо покачивается на босых своих ногах.
Ой-ой, а белые труселя, получается, только для меня?
Приятно-о-о-о!
А Барби торопливо роется в сумочке, разыскивая, видимо, — те самые ключи, которые она должна была передать.
— Евгения… — Бурцев шипит на ультразвуке, и наверное, не стой я так близко, не превратись я в одно большое ухо — не услышала бы этого шипения, — быстрее.
— Сейчас, сейчас, — девушка встряхивает головой, дарит Бурцеву откровенно флиртующую, фальшиво виноватую улыбку, — да куда же они подевались?
Как можно потерять ключи от машины, на которой ты приехала?