Личный дневник моей фиктивной жены

— Алексей, я была тебе…фиктивной женой.

— Но как же сейчас? А поцелуй? — Я был растерян, обескуражен.

— Поцелуй на прощание. Помоги пожалуйста спустить мой чемодан, меня уже порядком заждалось такси.

— Ника, Ника, ты не можешь поступать со мной так жестоко. Ведь я же… Я люблю тебя. — Я наконец-то это сказал, но Вероники и след простыл. Она побежала на второй этаж в сторону своей спальни. Там явно что-то происходило. Береслава меж тем продолжала сокрушаться, что что-то не нашла. Я только и слышал: «Вероникочка, Вероничечка, Никуша, солнце, я везде искала. Нету его. Может, ты его в машине оставила или забыла у Зинаиды Макаровны.»

Я пошёл следом за Никой. Она судорожно что-то искала, открывала каждый ящик в гардеробной, каждую коробку, будь то большая или маленькая. Я не успевал даже взглядом проследить, как быстро Вероника перемещается в пространстве, вот она уже бегает по своей спальне, которая с её гардеробной перетекают одна комната в другую. В спальне любимая, кажется, заглянула везде и всюду, под одеяло, за шторы, в ящики туалетного столика. Она вывернула наизнанку подушки, одеяло. Ника прощупала весь свой велюровый ковёр бежевого цвета с мелко прошитыми в нём золотыми и серебряными нитями, от которого в комнате особенно при свете дня всегда было светло, и создавался эффект некоторого мерцания и расширения спальни в пространстве. Я молчал и наблюдал за передвижениями своей жены, но в итоге не выдержал:

— Ника, может, ты уже мне скажешь, что мы ищем? Давай, я помогу.

— Алексей, нет.

— Что нет? В конце концов мы живём вместе!

— Лёша, я не могу сказать, что ищу. Это очень личное. И можно уже не искать, я его…всё равно потеряла. Куда я могла его деть? Ума не приложу! — И Ника села на ковёр, облокотившись спиной о свою кровать всё в том же ею любимом стиле барокко с резными позолоченными колоннами из бежевого дерева, фигурным изголовьем с каретной стяжкой из итальянской ткани сиренево-розового цвета, чем-то напоминающим большую корону, с золочённым ободом вокруг, и драпированным комбинированным балдахином из бархата цвета бордо, лилового атласа и шёлка бежевого-золотого, с фиолетовой с бронзовым бахромой на концах. Вероника, руками схватилась за голову, затем посмотрела куда-то сквозь меня, провела рукой по переливающейся глади балдахина. Только сейчас я заметил, что Никуша была одета в свои старые джинсы, белую футболку с клубничками, расшитыми бисером — всё то, в чём она пришла в этот дом, в мою жизнь. Она и правда сильно похудела за последнее время, и джинсы с футболкой ей казались велики тут и там. Я подал ей руку, чтобы она встала. Любимая снова стояла рядом со мной, я слышал её беспокойное неровное дыхание, видел мокрые глаза. Но вместо того, чтобы пытаться остановить Нику и успокоить, я, как и прежде горделиво с досадой с ней начал ругаться.

— Что значит личное?! Это какое же такое личное, если Береслава об этом знает, а твой собственный муж нет?! Вероника Игоревна!

— Мой фиктивный и бывший муж. Лёша, ещё раз прошу тебя: спусти пожалуйста мой чемодан с моими…старыми вещами на первый этаж, даже лучше занеси в такси.

— Мы пока ещё не развелись, дорогая. — Я схватил чемодан, чертыхнулся. Надо заканчивать с упоминанием чёрта, а то в последнее время что-то стал часто его вспоминать всуе, до добра ещё не доведёт.

Боковым зрением я видел, как Ника нерешительно, медленно уходит, спускается по лестнице, напоследок, окинув взглядом свою спальню, пристально вглядывается в даль гардеробной. Когда я уже стоял в дверях с её чемоданом, Вероника меня окликнула.

— Лёша, подожди. Надо посидеть на дорожку.

— Ох уж эти русские приметы. А если не посидим на дорожку, то есть шанс, что ты вернёшься. — Я продолжал бороться со своими чувствами, кажется, во мне боролись те самые пресловутые стадии проживания потери. Сильнее всего меня охватили агрессия и отрицание. Депрессия была наготове и жаждала вылиться в бокальчик виски или коньяка. Торга не было и не могло возникнуть, я человек деловой и что в жизни, что в бизнесе торговаться не люблю. У меня вообще всегда было, есть и будет либо чёрное, либо белое, и никакой серой середины. А вот стадия принятия… Я бы никогда в жизни не смог принять сложившуюся ситуацию, смириться с уходом Вероники, согласиться с нашим расставанием.

— Не вернусь. У тебя теперь начинается новая счастливая жизнь. Я уеду, а ты заживёшь душа в душу со своей драгоценной Анжеликой. Кстати, скажи Береславе, чтобы приготовила свою фирменную курицу с ананасами и сливочным соусом. И организуй к приезду Анжелы романтический ужин в честь вашего воссоединения. Мне ты лишь раз устроил романтический ужин, но я до сих пор приятно о нём вспоминаю. Надеюсь, свою возлюбленную ты будешь радовать чаще, поверь, за таких шикарных женщин нужно держаться и держать. — И вот в этом тоже была вся Вероника. Она же искренне верила, что у нас с этой…чёрт её возьми…дурой крашеной…любовь. Ника от души мне желала личного счастья. А во мне закипала злость от этого ещё больше. От её чистоты, душевности, честности и романтической справедливости.

— Далась тебе эта Анжела. Так, посидели и будет, не люблю лишние проводы. Вставай. Ты мне уже второе совещание срываешь, это, знаешь ли, накладно. Вот увидишь ещё, что одумаешься. Здесь же всё, абсолютно всё пропитано тобой. Здесь же нам было хорошо вместе.

— Какие вы стали сентиментальные, Алексей Владимирович. Пошли, коли у тебя снова самое важное совещание. Неси пока чемодан в такси. А я на прощание обниму Береславу.

Всё это время нашего прощания Береслава покорно стояла на кухне за барной стойкой и едва дышала, прислонив руки к груди. Конечно, такой драматический момент, можно было заснять его на чёрно-белую ленту какой-нибудь слезливой мелодрамы. Даже меня чуть на слезу не пробило, почти проняло. Но я слава Богу старый сухарь, да и во мне во всю говорило отрицание. Я всё-таки не пошёл в такси, а ждал пока эти два олицетворения одухотворённости и всемирной скорби простятся. Мне всегда казалось, что у женщин слишком связаны слёзные железы и мозговая деятельность. Поэтому у них столько лишних эмоций, и так мало холодного благоразумия. Вот и сейчас я наблюдал это мелодраматическое прощание.

— Деточка, спасибо тебе за твоё тёплое и доброе отношение. Спасибо за уважение к моему труду. Ты была мне как дочь. Хотя я тебя и ненамного старше. Это только Алексей Владимирович думает, что я старая калоша. Но мы то с тобой обе знаем, что мне тридцать с небольшим хвостиком. Береги тебя Господь. Да пусть небеса к тебе будут милостивы, дитя. Ника, если вдруг найду «его», обязательно дам вам знать. Куда же ты теперь? — Перекрестив Веронику, сказала Береслава.