Личный дневник моей фиктивной жены

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нехристь ты эдакая, мы — люди верующие, нечего при мне сквернословить.

— Дед, да называй, как хочешь, суть от того не поменяется. Бесовщина творится — молиться тебе надо, водой святой умываться.

— Тебе, внучек, тоже не помешает. Время нынче непростое, вон у тебя за правым плечом один бесёнок, за левым другой. А я старый, никчёмный — не помощник тебе.

— Бог с тобой, дедуля, ты мне очень помог — даже себе не представляешь, как. Одно твоё доброе слово согрело меня и просветлило разум.

— Коли так, наматывай себе на ус: ухо держи со всеми востро, пусть глаз у тебя будет как у орла, и к сердцу никого не подпускай.

— Да, и голову надо держать в тепле, а ноги в холоде.

— Ишь ты какой ершистый и напутал к тому же, наоборот должно быть. Да, что с тебя взять, дитя неразумное.

— До тебя, дедушка, мне расти и расти, мудреть и мудреть.

— Едрить твою вошь, Алёша, дохохмишься, огребёшь от кого-нибудь по самые уши. Обними дедушку и ступай, утомил ты меня порядочно, отдохнуть бы мне надобно.

Я наклонился и обнял Пашу, а он мне шепнул на ухо: «Надеюсь, ты меня понял, сделай правильные выводы. И не беги никуда сразу, сломя голову, взвесь все за и против. Чем смог — помог. Соберёшься бежать — организуем, укрытие обеспечу.». Я ещё крепче сжал Баршая в объятьях, искренне понимая, что он помог мне куда больше, чем мог. Я пошёл прочь от него, от «Пансионата для пожилых людей Психоневрологический интернат № 20» на улице Обручева, моё лицо обжигал морозный ветер, а в душе зияла новая рана разочарования и досады. Я окончательно понял, что ничего не знаю в этой жизни о жизни. Клубок моих проблем и напастей запутался — концы с концами не найти. Надежда таяла и уходила от меня, словно зажатая в ладонь горсть снега. Мне надо было пройтись, остыть и понять что-то новое, неведомое. Паззл никак не складывался, новый паззл не хотел соединяться со старыми, уже известными. Я полагал, что вполне мог зря пытаться связать воедино абсолютно разные вещи. Свернув с улицы Обручева, я продолжил свой путь по улице Академика Волгина, так бы и шёл дальше, прямо, сам не зная куда. Но проходя мимо кофейни с заманчивым названием «Моя Николь», я непроизвольно остановился. А там за стеклом, уютно устроившись, мило беседовали и попивали кофе с пирожными Илларион и Вишня. Эти двое о чём-то оживлённо говорили, смеялись. И меня, по правде говоря, в корне не устраивала их идиллия в отношениях. Я понимал, что снова повеяло фальшью: или они меня столько времени дурили и уже давно приятельствовали, или…хуже того. Ну не могли же Лёвушкин и Вишний в один миг перестать враждовать и начать тепло сближаться? Кого я обманывал? Всё могло быть и казаться мне не тем, что есть на самом деле. По-хорошему, следовало к ним заглянуть и застать врасплох, но я не захотел и двинулся дальше.

Я начал анализировать полученную от Паши информацию. Выходило следующее: По сведениям людей Баршая, которым я доверял даже больше, чем самому себе, женщина, что смотрела на меня с фоторобота, составленного Анжеликой и Аликом, и была моей первой любовью Тонькой-Зорькой, постаревшей и самой настоящей. Тогда Антонина Петровна зачем-то выдавала себя за другого человека. Соответственно, эта Антонина могла врать и про мои родственные отношения с Настенькой. Но ведь Олег доказывал мне, что они мать и дочь, у них своя трагическая история в семье. Я чертыхнулся, разозлившись, что все вокруг вели себя натурально и говорили правдоподобно. Не мог же мой мститель в конце концов собрать такую массу людей, чтобы отомстить моей скромной персоне, я едва ли вообще стоил столь пристального внимания. А как Вишня справлялся, взыграли ли во мне отеческие чувства к Насте. Вот чувствовал Ларри, что водит меня за нос Антонина, а я его не слушал. Слушал или нет, вот только у самого Иллариона рыльце было в пушку. Получалось, что вдруг откуда не возьмись появилась Тонька-Зорька, исчезнувшая много лет назад, и напала на моих знакомых? И чего ей понадобилось? Бред! Ничего никак и нигде не совпадало. Какой-то «Лебедь, щука и рак» Ивана Андреевича Крылова творился в моей жизни.

Я продолжал сам себя уговаривать, что ситуация до боли, чем абсурдная, и убедился в этом сильнее, когда у меня зазвонил телефон, а на дисплее высветилось «Любимая».

— Алекс, я не должна тебе звонить, но мне невыносимо больно смотреть, как ты мечешься и страдаешь. Ты можешь сейчас задать мне всего один вопрос, на который я отвечу да или нет, чтобы приблизиться к разгадке. Но прежде подумай хорошенько, что спросить у меня. Другого шанса у нас не будет, я…мы, итак, слишком рискуем.

— Вероника, я не буду тебя ни о чём спрашивать, идите вы все в лес.

— Корф, не смей мне сдаваться, слышишь.

— Я не сдаюсь, а не вижу смысла в дальнейшем продолжать участие в вашем балагане. Значит, ты жива, тогда вообще нет никакого рационального зерна что-то расследовать и разгадывать.

— Алексей, да что с тобой? Я тебя не узнаю.

— Дорогая фиктивная жена, бросьте уже притворяться, что тревожитесь обо мне. Ты ведь меня нисколечко не знаешь и не любила никогда.

— Это я-то тебя не любила? Как ты смеешь… Я крайне возмущена.

— Ты хочешь поговорить со мной о своих чувствах? Ты, которая с ними в сговоре? Ты издеваешься надо мной, или я похож окончательно на идиота?