Язычники

— Не надо, — говорю я, обрывая его. — Не порти все, спрашивая меня о своих братьях.

— Мне жаль, детка. Я должен знать, каков твой план. Они мои братья, двое мужчин, которые всегда прикрывали мою спину. Я чертовски ненавижу их за то, что они сделали с тобой, так что я понимаю. Но если ты планируешь перерезать им глотки во сне, тогда ты должна дать мне знать, чтобы я, блядь, не убил их первым. Я бы никогда не отнял это у тебя.

Я таращусь на него, гадая, правильно ли я его расслышала, но, увидев ужас на моем лице, он отстраняется, его брови хмурятся в замешательстве.

— В чем дело? — спрашивает он, его большой палец мягко скользит взад-вперед по моей коже. — Перерезать им глотки слишком просто? Тебе нужно, чтобы я научил тебя кое-чему более… кровожадному? О! — добавляет он, его глаза расширяются от возбуждения. — А как насчет кастрации? Ты в хорошем положении для этого, особенно с Леви. Он сделает это для тебя в любой день. Ублюдок никогда бы этого не предвидел.

— Что… черт возьми, с тобой не так? Я не кастрирую твоих братьев.

Его лицо вытягивается.

— О, даже не самую малость? Ты могла бы просто срезать головку или, может быть, просто отрезать яйца? Тогда они, вероятно, все еще могли бы трахаться. Это может быть немного больно, но они гребаные животные. Они преодолеют боль.

— Ты сумасшедший, — говорю я ему, останавливаясь, чтобы посмотреть на него, неуверенная, действительно ли он шутит. — Я, ммм… Я не знаю, серьезно ли ты сейчас.

Маркус пожимает плечами.

— Чертовски серьезно, детка, — говорит он, и выражение его лица становится серьезным. — Они подняли на тебя руки, когда поняли, что ты значишь для меня, и если лишить их жизни — это то, что тебе нужно, чтобы иметь возможность спать по ночам с тобой, то так оно и есть. Это будет отстойно, и, конечно, я, вероятно, буду чертовски обижен на тебя за это, но я найду способ жить с этим.

Я качаю головой, мое сердце бешено колотится в груди, отчаянно нуждаясь спросить его, что он имеет в виду, когда говорит "они знали, что ты значишь для меня", но у меня есть дела поважнее. Мне придется вернуться к этому позже.

— Я не заберу у тебя твоих братьев. Я не хочу… Я не могу даже переварить мысль о том, чтобы лишить их жизни. Они думали, что я застрелила тебя, и я знаю, что это не оправдание, и я абсолютно понятия не имею, почему защищаю их прямо сейчас, но понимаю, почему они причинили мне боль. Я просто чертовски зла, что у них не хватило духу поверить мне, когда я сказала, что не делала этого. Они были напуганы, они не знали, выживешь ли ты, и в их глазах я была той, кто забрала тебя. В тот момент им нужно было кого-то обвинить, и, к сожалению, это должна была быть я.

Маркус качает головой.

— Нет, это не нормально. Это неприемлемо.

— Я согласна, — говорю я ему, нуждаясь в том, чтобы он сохранял спокойствие. — Я найду способ заставить их заплатить за то, что они сделали, не причинив им вреда… или, может быть, я могла бы причинить им совсем немного боли, но я не буду отнимать у них жизни. Это слишком просто. Я хочу, чтобы они жили с сожалением, жили со знанием того, что они сделали со мной.

Маркус смеется, его губы кривятся в зловещей ухмылке.

— Нас не учили такому, — объясняет он. — Если кто-то облажался, у него отнимают жизнь. Это одна из причин, по которой Леви был так разбит. Он не готов умирать и думает, что смерть приближается к нему. Роман, однако, годами жил взаймы. Он уже смирился со своей судьбой.

— Я не собираюсь их убивать! — Я поспешно отступаю, мысль о том, что Роман уже приготовился к смерти, не дает мне покоя.

— Я понимаю это, — говорит Маркус. — Но тебе нужно понять, что творится у них в головах. Они чертовски опустошены из-за этого.

Я опускаю взгляд и слезаю с его колен, устраиваясь рядом с ним и отказываясь встречаться взглядом с его обсидиановыми глазами.