Я не буду тереться о его член, я не буду тереться о его член, я не буду…
Слишком поздно. Мои бедра двигаются сами по себе; они ничего не могут с собой поделать, желая его так же сильно, как и я. Его толстый ствол уютно устроился между моих ног, умоляя о внимании, как Роуди умолял о моих поцелуях.
Жадный. Нуждающийся.
Горячие и сексуальные наши языки и влажные губы, погружаясь друг в друга, как будто это единственный раз, когда у нас есть шанс.
Это безумие.
Я хочу сорвать с него одежду и трахнуть его на полу в моей гостиной.
Недели взаимного, сдерживаемого сексуального напряжения заставляют меня дотянуться до подола его рубашки и просунуть руки под неё. С болью и отчаянием ощущая его кожу, мои пальцы скользят по мускулистому, рельефному прессу Роуди.
Он словно был вырезан из мрамора.
Господи, он так подтянут и вырезан во всех нужных местах, что я не знаю, что трогать или гладить в первую очередь.
Жадно. Эгоистично.
Мои руки находят легкую поросль волос на его груди. Я провожу по ним подушечками пальцев; мои ладони эгоистично скользят по твердым мускулистым мышцам его ключицы. Прикасаются к его твердым соскам подушечками моего большого пальца. Лаская скользят по его ребрам.
— Не надо, — предупреждает он мне в рот. — Я боюсь щекотки.
Я такая сволочь. Я щекочу его возле подмышечной впадины.
— Насколько щекотно? — бормочу я, осмеливаясь мучить его.
— Щекотно настолько, что я в трех секундах от того, чтобы поднять тебя и бросить на пол.
Мое дыхание учащается. Поднять меня и бросить на пол? Как интересно.
— Настолько?
Я шевелю пальцем под его ямой, дразня тигра в клетке, практически вызывая его поднять меня и сделать все те гнусные вещи, которые он собирается сделать со мной на полу посреди комнаты.