Четвертый кодекс

Умер и убийца, а Иш-Таб бессильно развеялась по поверхности.

Было начало нового цикла Аделинаам. Владыка Гротов Благой, первосвященник Прободенного, совершил древнюю церемонию плача по Езоэевели, теперь входившую составной частью в литургию Копья, и объявил пастве обновление мира. А потом прошел сквозь Мембрану на Землю, в юкатанский поселок Юукуабнал.

Где он намерен был остаться до своей очередной смерти.

«Иш-Таб забрала ее. О, моя жена. Я плачу», — написал он в письме самому себе, и слезы действительно покатились из его глаз.

В этой истории он понимал очень многое — насколько это было возможно его человеческому разуму. Но так и не мог понять роль Илоны. Ведь без нее все было бы гораздо проще. Или наоборот?.. Но в любом случае она была важнейшей главой его кодекса. Возможно, ключевой. Быть может, без нее у него здесь ничего толком и не получится — как не получилось у предшественника на Марсе. Какой же царь без силы, «тепла своей души», которая тут зовется кух?..

Вообще-то, новый Благой подозревал, что его предшественник так незаметно провел свою жизнь среди эгроси лишь потому, что был один. И неизвестно, как бы повернулись судьбы Марса и Земли, будь рядом с ним Кошка Лона. Или если бы та юная эгроси, отдавшая себя в жертву вместо него, отказалась бы следовать древним законам и традициям...

Однако очередная история Кромлеха-Благого-Кукулькана заканчивалась так, как заканчивалась. Старшему сыну, который похоронит его и воздвигнет над его телом пирамиду — не такую большую, конечно, как будущая пирамида Кукулькана — он написал текст, который должны будут высечь на стене его гробницы. И лишь там должно остаться его имя — он приказал больше не писать его нигде. Хотя то, что эту надпись когда-то прочитает Лона, снова было не более чем надеждой.

Но как же жить без надежды?..

Он вновь рефлекторно положил руку на изображение креста на груди. Это знак, который видящие хотели вытравить из истории Атлантиды, а в перспективе — и всего мира. Со своей точки зрения они были совершенно правы. Их учение и образ жизни предполагали в конечном итоге упрощение мира, перевод его из объемности в плоскость, из сферы в круг. А крест был для них непобедимым трикстером, разрушающим эти законченные фигуры, распространяющимся во все стороны до бесконечности, придающим миру многомерность.

Что делает с разумными существами и цивилизациями двухмерное сознание, он видел на Эгроссимойоне. Но и туда пришел символ, возвещающий о том, что Круг может быть нарушен — Копье с тремя жалами.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь, — перекрестился Евгений, потому что был сейчас на Земле.

Человек, вручивший свою душу бесконечности, всегда будет сильнее того, которого влечет накатанным путем от жизни к смерти, после которой душа его канет в утробе какого-нибудь Орла. И жизнь — тональ, бесконечно сильнее небытия — нагваля.

«Перечеркни круг крестом! — написал он себе. — Не бойся Орла!»

Вот почему видящие и цивилизации, среди которых они возникли, так и не сумели одолеть культуры, сформировавшиеся под сенью Креста. Просто потому что сложность сильнее простоты, а жизнь сильнее смерти. На первый взгляд это выглядит парадоксом, но это так. Дело ведь не в людях, которые везде люди. Наверное, завоевавшие Америку испанцы из «Человека с кошкой» ничуть не лучше и добрее, чем фанатичные мешика и лютые караибы, завоевавшие пол-Европы и большой кусок Африки в реальном мире.

Он, конечно, не мог стать сейчас проповедником христианства в древней Атлантиде — это вызвало бы непредсказуемые парадоксы. Пусть все идет, как шло. Но он может постараться сделать нечто противоположное тому, что хотели от него видящие — сохранить на этом континенте сакральность Креста. Сейчас этот знак священен в дремучих лесах, прериях и речных долинах северного континента, в горах и сельве южного, и здесь, на перешейке между ними.

Здесь он символизировал Древо жизни и одновременно триединого бога плодородия. Каждый раз исполняя свой царский танец перед крестообразным столбом и с жезлом-крестом в руке, Кукулькан чувствовал, что и впрямь стоит на страже жизни. Крест сохранялся даже в мире, из которого он ушел — Кромлех помнил голос огненных крестов на площади Чичен-Ицы. Но, видимо, в том мире они были лишь отражением, бессильным защитить его.

В мире, который имеет лишь горизонтальное членение — без вертикального, легко забыть о бесконечности и отдаться сладостному умиранию.

— Мир восхитительно сложен, — прошептал Кукулькан, не отрывая взгляда от звездного неба.

В этот момент он ощущал целостность всей своей многосоставной личности, и понимал, что она обладает единой душой. Как обладают единой жизненной силой и связанные Мембраной цивилизации. «Это ведь не только Земля и Марс!» — пронзила его ослепительная догадка. Грандиозная гирлянда разноцветных пульсирующих огней сияла в космосе. Они были бесконечно разнообразны, но связаны «прочной нитью времени» и взаимопроникающи. В том числе и для разумных существ, которые в этом — маленьком отрезке гирлянды именовались Прохожими.

И за всем этим стоял грандиозный непостижимый замысел. Это был великий роман, без сомнения, имеющий Автора, который одновременно видел все его сюжетные линии, все включенные в него миры и времена, всех его персонажей. Он видел сразу всех Кромлехов, и Благих, и Илон в каждое мгновение их жизней, видел их связанные личности, их скитания во времени, пространстве и в собственных душах. Он видел все.