Четвертый кодекс

Ныне, когда остаток эгросимооа склонился к концу, помяните Непорочную Яснодеву и Благих наших, Копье воздевших, с нами плывших. Ибо встретят они вас в Водах Небесных, где Сын Прободенный Суд вершит. Так".

34

Кукулькан. Юкатан. Юукуабнал (Чичен-Ица). 9.8.11.6.10, и 13 Ок, и 18 Кех (2 ноября 604 года)

«Пишу я, владыка-жрец Кукулькан, тебе...»

Евгений отложил кисть и задумался, как передать свое имя символами майяского письма. И тут же понял, что придумывать не надо. Когда-то очень давно... вернее, много веков тому вперед... в ином мире, когда он не был еще ни Благим, ни Кукульканом, а лишь молодым отставным штабс-ротмистром Кромлехом, после войны безуспешно рассылавшим рукописи своего первого романа по издательствам, его познакомили с великим человеком. Правда, с большой буквы этот эпитет тогда к нему еще не применяли, но никто не сомневался, что Лев Гумилев, рожденный в семье известнейших поэтов, — великий ученый.

Кромлеха представили ему в Святоалександровске на одном из литературных салонов. Холодноватый и аристократичный Лев, тяжело сходившийся с людьми, принятый при дворе, отягощенный многочисленными учеными званиями и, словно рождественская елка, сияющий наградами, неожиданно принял участие в начинающем литераторе. Может быть, сказалось схожее фронтовое прошлое — оба воевали в Восточной Пруссии. Они подружились — собственно, это мать Льва и выдала позже Кромлеху путевку в большую литературу. Встречались, выпивали, обменивались воспоминаниями о войне, беседовали на темы истории и словесности.

В последней Лев, в силу семейной принадлежности, тоже был большим знатоком. Как-то они, после того, как почали вторую бутылку, затеяли семантическую игру, которой баловались еще ольмеки — выбирали современное русское слово или имя и пытались передать его различными древними идеограммами. В тот раз они использовали письменность майя, и Лев блестяще переложил на нее имя и фамилию Кромлеха.

Кукулькан улыбнулся воспоминаниям, снова взялся за кисть и продолжил писать на выделанной оленьей шкуре: «...Знатного рода мужчина, его семья зовется священный каменный круг. Я — это ты...»

И снова задумался. А так ли это? Он пишет письмо самому себе, который родится через четырнадцать веков. Но кто он, тот грядущий Кромлех?.. Ведь он будет жить в совершенно ином, незнакомом мире. Может быть, похожем на мир «Человека с кошкой», а может, и нет. Никто ведь не гарантировал, что роман пришел к Кромлеху из «истинной» реальности. Да и какая из «реальностей» истинна?..

По большому счету Евгений даже не знал наверняка, родится ли он в новом варианте мира, который возникнет после его здешней жизни. И даже будет ли тот мир иным. Он мог лишь надеяться, что его «преемник», его альтер эго, «бусина» его циклической личности, или как там еще, получит это письмо и последует его совету.

Но поскольку он понятия не имел, каковы будут реалии жизни Кромлеха Третьего (или Первого?.. Или какого?..), писать следует крайне осторожно и обтекаемо.

«...Придешь через изнанку мира, сквозь великую перепонку перехода, туда, где рот колодца колдунов воды», — продолжил он.

Пока еще этот город (да просто поселок среди густой сельвы) носил название Юукуабнал. Из истории своего мира Кромлех знал, что Чичен-Ицой он стал называться после того, как живущее тут племя под предводительством великого царя Кукулькана начало завоевание Юкатана. Впрочем, название это употреблялось и теперь — так местное поселение называли паломники из других городов, которые приходили, чтобы сбросить в Священный сенот жертвы для бога Чака. То есть, не город назвали по имени народа, а народ по имени местной святыни. Так что пусть будет «рот колодца колдунов воды»...

Евгений обвел взглядом скопление одноэтажных домов из адобы с крытыми соломой крышами, сгрудившихся вокруг нескольких каменных зданий. Каменным был и его дворец, в верхних покоях которого он сейчас писал в одиночестве. Конечно, это не то внушительное здание в Старой столице, где в будущем, которого не настанет, ацтланцы держали в плену писателя Евгения Кромлеха. Пока оно гораздо меньше, но сейчас и это было архитектурным достижением.

«Ты уйдешь к Болон Йокте, где нагваль...» — вывел он и поднял глаза к темному вечернему небу за открытой дверью его покоев, сразу разыскав яркую красную звездочку. Марс... А Болон Йокте, Много-Раз-Приходящий-Приносящий-Несчастья — бог его. Хотя сейчас это анахронизм. Болон Йокте пока еще бог войны у тольтеков, живущих далеко к западу. В мире, откуда ушел Кромлех, они сокрушили ослабший Майяпан и долго правили в Чичен-Ице — пока, в свою очередь, сюда не пришли мешика-ацтеки. Тольтеки принесли на Юкатан своих богов, в том числе и Болон Йокте. Однако к тому времени, когда (если!) рукопись будет найдена, такие нюансы уже не будут иметь значения. Главное, чтобы его понял преемник.

Болон Йокте... Кромлех-Благой, хорошо знал, кто это. Для него имена здешних богов теперь не были лишь вычурными словами...

Кукулькан отхлебнул из чаши царский напиток из бобов какао — жуткую гадость, но улучшать его вкус в соответствии с рецептом будущего он не рисковал. Главное — ничего не менять, пусть все идет, как шло.

Красная звезда беспокоила его — словно пронзительный сигнал тревоги. Нахлынули воспоминания. Кромлех отставил чашу, поднялся с пола, оставив рукопись и письменные принадлежности на низком столике, и вышел на крышу дворца. Его приветствовал стражник, для которого такие вечерние одинокие променады халач-виника были делом обычным.

«Новый я не может знать, что попадет через Мембрану на Эгроссимойон, — Кромлех продолжал обдумывать уже множество раз им передуманное. — Я ведь сам считал, что сразу приду в прошлое Чичен-Ицы — это было самым логичным».

Марс оказался трикстером, нежданно выскакивающим и ломающим все планы. Его не принимали в расчет даже видящие, хотя части их циклической личности, как убедился Кромлех, забрались и туда. Но после многих лет, проведенных в образе эгроси, в прошлом Красной планеты, он понимал, что логика Мембраны на самом деле была безупречна. И то, что она не коррелировала с обычной человеческой логикой — беда последней. Мембрана — не транспортное средство для путешествий по пространству-времени, а проход в иные слои существования. Разрыв Шибальбы — черная дорога преисподней, где смерть переходит в жизнь и наоборот. Путь в нагваль... А Марс — нагваль Земли, его космическое альтер эго. Эгроссимойон, старший брат Езоэевели, которая может повторить его судьбу...