Господин Никто. Что может быть лучше плохой погоды

22
18
20
22
24
26
28
30

— Сейчас мне не до этого, бай Марин. Центр надо спасать.

Мы встаем и направляемся к левому берегу.

— Где-то тут был болгарский ресторан, — напоминает мне старик. — Шиш-кебап со старой фасолью сослужит добрую службу. Не выйдет из меня француза, что поделаешь. Так уж я воспитан, вечно меня тянет к родному.

— Оставим родное до другого раза, — прерываю я его. — В эти дни держись подальше от болгарских ресторанов.

— Ладно, обойдемся французским бифштексом, — уступает старик. — Раз этого требует конспирация.

Оказывается, конспирация требует не только съесть бифштекс по-французски, но и выпить уйму эльзасского пива. Поэтому я возвращаюсь домой, когда уже перевалило за полночь.

Преодолеваю свои девяносто две ступени, но, поскольку электрический автомат отрегулирован, должно быть, скрягой вроде Младенова, лампы на лестнице гаснут где-то на восьмидесятой ступени. Я продолжаю подниматься в темноте и, еще не достигнув своей площадки, натыкаюсь на чье-то неподвижное мягкое тело.

«Следующий по порядку», — мелькает у меня в голове. Чиркнув спичкой, я вижу Лиду, свернувшуюся на ступеньке лестницы, опершуюся спиной на перила. Начинаю тормошить ее за плечо. Она открывает свои большие карие глаза, совсем темные от сна.

— Встаньте! Что вы тут делаете?

— Вас жду, — объясняет девушка, цепляясь за мою руку и вставая.

— Только не говорите, что мы назначили свидание и я забыл прийти.

— Будет вам язвить, — устало бормочет она. — Мне надо с вами поговорить… Вы должны мне помочь…

— Хорошо, поговорим, — вздыхаю я и веду ее вниз по лестнице.

— Куда вы меня тащите? Я едва на ногах держусь.

— Я тоже. Но дома мы не сможем поговорить. У меня чертовски любопытные соседи. Все время подслушивают.

Мы садимся в «ягуар» и едем в район Рынка — самое подходящее место для ночных бесед.

Безлюдный и мертвый днем, этот квартал пробуждается под вечер, чтоб ожить в полной мере с наступлением ночи. Ставлю машину на набережной, и мы пешком забираемся в лабиринт тесных улочек. В проходах среди старых строений светло и шумно. Между гудящими на первой скорости грузовиками и ловко лавирующими электрокарами движется во всех направлениях и как будто бесцельно множество народа. Перед широко раскрытыми, ярко освещенными магазинами грузчики сгружают и нагружают мешки, ящики. Повсюду такой хаос, все охвачено такой лихорадкой, словно кварталу грозит неминуемая и близкая катастрофа. Рокочут моторы, громыхают бочки и ящики, отвсюду слышатся возгласы, ругань; и в тенистом сумраке и в электрическом сиянии ночного дня мерно проплывают темно-красные туши, оранжевые плоды, бледно-зеленые кочаны капусты, призрачно-голубые рыбы, желтые лимоны, белесая общипанная птица.

Словом, тут есть на что посмотреть, особенно если ты не занят ничем другим, но идущая рядом со мной девушка глядит перед собой невидящими глазами, будто не сознает, куда мы попали. Мы заходим в небольшое бистро с потемневшей обстановкой двадцатых годов и с единственной люминесцентной лампой, укрепленной над стойкой. В бистро всего три столика, но и те пустуют, так как все клиенты — грузчики и мелкие торговцы — толпятся у прилавка, занятые своими стопками и разговорами. Мы садимся за столик, и девушка устало облокачивается на холодную мраморную плиту.

— Что будете пить?

— Ничего… Все равно что…