Табу на любовь

Мачеха упрямо твердила, что я — незаконнорожденный ублюдок, но не собиралась отдавать меня родной матери.

Мать, чье лицо я помнил плохо, но почему-то видел упрек в ее глазах.

Эти две женщины несколько лет тягались друг с другом за право материнства. А отец — был сторонним наблюдателем. Теперь я его не винил. Понимал, что старость возьмет свое, а состояние Львовских нужно грамотно вкладывать и преумножать.

— Рома, я пошутила! — отчаянно шептала девчонка, прижалась щекой к моей спине, а руками обхватила за пояс.

— Все в порядке, Ратти, — усмехнулся я. — А ты права, да. Так будет правильно. Съездим к врачу. Не нужно оно тебе.

— Львовский! Не зли меня! — закричала она.

Девчонка ослабила объятия, поднырнула под мою руку и оказалась лицом к лицу со мной.

— Ты даже не представляешь, как я плакала, когда поняла, что не беременна от тебя! — гневно кричала Ратти, а я смотрел в ее глаза и понимал, что пусть я и конченая сволочь, но эта женщина — моя, и носить она будет моего ребенка. — А потом эта ведьма пришла! И сказала… Сказала, что Дашка… Ты даже не понимаешь, через что я прошла! Я готова была… Я уже любила Дашкиного ребенка, потому что он — твой!

Я хмуро смотрел на гневное лицо моей маленькой женщины. И думал, как бы не сорваться. Ведь в гневе она была просто умопомрачительна.

— Знаешь что, Львовский! — шипела моя фурия. — Я не выпущу тебя из спальни, пока ты не сделаешь мне малыша! Понял?

— Грозная какая, — не удержался я и все же рассмеялся.

— Мне нужны твои хваленые обязательства! — кричала она, а я приподнял почти невесомое женское тело и переставил в душевую кабинку. — Ты мне нужен! Весь! Целиком! Мой!

Встал рядом. Включил воду. В первые секунды ледяные струи ударили по разгоряченной коже. Малышка взвизгнула и обхватила меня руками.

Я засмеялся, громко и легко. Кажется, все встало на свои места, разложилось по нужным полкам, знаменуя начало моей новой жизни с этой невероятной женщиной. Моей маленькой танцовщицей, которая свела меня с ума, пробила бронированную стену, сумела разглядеть во мне что-то, достойное ее любви.

Вода стала теплее, и Ратти перестала визжать и ругаться моими излюбленными фразами.

— Иногда мне кажется, что я болен тобой, одержим, — прошептал я, удерживая любимое лицо ладонью. — А потом понимаю, что не болезнь это. А просто ты. Драгоценная моя. Мое сокровище.

— Ты жуткий романтик, Рома, — всхлипнула она.

— Я жуткая сволочь, Ратти— признался я.

— Только не для меня, — широко улыбнулась любимая.

— Только не для тебя, — повторил я, соглашаясь.