Тёмный посредник

22
18
20
22
24
26
28
30

Она знает, что отец способен уничтожить ее, не пошевелив и пальцем. Его движения порывисты, угрожающи. Адам Роудс всем своим видом внушает, что к нему лучше не приближаться.

Но что делать, если он приближается сам?

Адрия отступает на шаг назад, упираясь в ступени лестницы. Лучше бы она прошла мимо, закрылась на чердаке и легла спать. Лучше бы вызвала такси, не привлекая лишнего внимания в салоне серебристого пикапа. Лучше бы она вообще не заговаривала с Мартином Лайлом.

Но уже поздно.

Адам наступает, и в бледном лунном свете Адрия лучше различает его черты. Тронутые сединой волосы до плеч, собранные в небрежный хвост. Глаза в узких прорезях, окруженных сухими морщинами. Обвислые усы, перетекающие в жесткую щетину. И рабочий комбинезон, за пару метров источающий отчетливый застарелый запах псины.

– Кстати о правилах, – он нависает над Адри всем своим ростом. – Чертова дворняга изгадила диван. Что скажешь, Адрия?

Она цепенеет, вспоминая про пса, которого утром оставила мирно сопеть в гостиной. Коченеет, вспоминая, что не услышала привычного громкого лая при подходе к дому. Осознает, что пес не встретил ее и дома.

Ледяные тиски медленно сковывают горло.

Заглядывая Адаму в серые непроницаемые глаза, она вздрагивает. Ужасное осознание насквозь пронизывает все ее существо.

Слова продираются сквозь гортань насильно, вырываются наружу, но Адрия даже не слышит, как ничтожно звучит ее собственный голос:

– Что ты с ним сделал?..

Адам молчит.

Молчит десять секунд, молчит двадцать, чтобы потом рассмеяться. Жесткий хриплый смех, вырывающийся из глубин прокуренных легких, заставляет Адрию сжаться, вспомнить, что она вынуждена делить с обладателем этого скверного смеха кров, но что хуже – одну фамилию и одну кровь. Адрия знает, что обладатель этого скверного смеха способен на ужасные вещи.

– Черт, – выдает Адам на выдохе, качнув вытянутой челюстью в сторону. – И все же ты забавная.

Адрия смотрит на него с непониманием, моргая глазами, влажными от подкативших слез.

– Чтоб ты знала, – продолжает он. – Ничего. Псина вернулась в приют. Завтра я привезу другую.

Роудс медленно сглатывает, внутри себя разбиваясь на осколки.

– А ты, – кивая на Адрию, Адам Роудс усмехается, – отдраишь диван и к собаке не приблизишься. Уж об этом я позабочусь.

Отец проходит мимо, оставляя Адрию одну в тусклом лунном свете молча пережевывать свои эмоции и пялиться в окно кухни, за которым где-то далеко-далеко бледными светлячками мелькают огни города.

Сухой, как наждачная бумага, голос Адама доносится до нее снова уже с верхнего пролета лестницы: