Теперь, когда нам удалось заковать Волка Ларсена в наручники, это оказалось уже ненужным. Второй припадок, подобно первому, вызвал серьезное нарушение жизненных функций. Мод обратила на это внимание, когда пошла под вечер накормить нашего пленника. Он был в сознании, и она заговорила с ним, но не добилась ответа. Он лежал на левом боку и, казалось, очень страдал от боли. Левое ухо его было прижато к подушке. Потом беспокойным движением он повернул голову вправо, и левое ухо его открылось. Только тут он услышал слова Мод, что-то ответил ей, а она бросилась ко мне рассказать о своем наблюдении.
Прижав, подушку к левому уху Ларсена, я спросил его, слышит ли он меня, но ответа не получил. Убрав подушку, я повторил свой вопрос, и он тотчас ответил.
- А вы знаете, что вы оглохли на правое ухо? - спросил я.
- Да, - отвечал он тихо, но твердо. - Хуже того, у меня поражена вся правая сторона тела. Она словно уснула. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.
- Опять притворяетесь? - сердито спросил я.
Он отрицательно покачал головой, и странная, кривая усмешка перекосила его рот. Усмешка была кривой потому, что двигалась только левая сторона рта, - правая оставалась совершенно неподвижной.
- Это был последний выход Волка на охоту, - сказав он. - У меня паралич, я больше не встану на ноги… О, поражена только та нога, не обе, - добавил он, словно догадавшись, что я бросил подозрительный взгляд на его левую ногу, которую он в эту минуту согнул в колене, приподняв одеяло.
- Да, не повезло мне! - продолжал он. - Я хотел сперва разделаться с вами, Хэмп. Думал, что на это у меня еще хватит пороху.
- Но почему? - спросил я, охваченный ужасом и любопытством.
Его жесткий рот опять покривился в усмешке, и он сказал:
- Да просто, чтобы чувствовать, что я живу и действую, чтобы до конца быть самым большим куском закваски и сожрать вас!… Но умереть так…
Он пожал плечами, вернее хотел это сделать, - и двинул одним только левым плечом. Как и его усмешка, это движение получилось странно однобоким.
- Но чем же вы сами объясняете то, что случилось с вами? Где гнездится болезнь?
- В мозгу, - тотчас ответил он. - Это все от моих проклятых головных болей.
- Они были только симптомом болезни, - сказал я.
Он кивнул.
- Все это непонятно. Я ни разу в жизни не болел. Но вот какая-то дрянь завелась в мозгу. Рак или другая какая-нибудь опухоль, но она пожирает и разрушает все, поражает нервные центры и поедает их - клетку за клеткой… судя по боли, которую я терплю.
- И двигательные центры поражены тоже, - заметил я.
- По-видимому. И все проклятье в том, что я обречен лежать вот так, в полном сознании, с неповрежденным умом, и отдавать концы один за другим, постепенно порывая всякую связь с миром. Я уже потерял зрение; слух и осязание покидают меня, и если так пойдет дальше, скоро я лишусь речи. И все равно буду пребывать здесь, на этой земле, живой, полный жажды действия, но бессильный.
- Когда вы говорите, что будете пребывать здесь, то подразумеваете, надо полагать, вашу душу, - сказал я.