Лестница власти. Книга первая

Те, кто выпал из высшей лиги — магия ослабла потому как, например, женились по любви — называются по местностям. В основном такие боярские рода консолидируются в крупных городах и вокруг них. Обычно их так и именуют, по принадлежности. Мой сын, был бы Псковский, если женюсь на девушке ниже себя по статусу. Блин, будет тут сын, назову Император. Тут наверно только особо ученые мужи знают про такое латинское слово. Будет Император Псковский. Звучит! Так вот, таких, Псковских, Новгородских, Ростовских — называли гриднями. Гридни были у князей. Тогда они принимали имя рода. У нас было несколько, Владимирских.

На этом бояре кончались.

Иногда магия просыпалась и в простых людях. Таких, обычно, принимали в род. Они и назывались «детьми боярскими». Это была их первая и последняя ступенька в феодальной лестнице. Земля, владения — выдавались им от рода или, иногда, города. А они были обязаны службой.

Мстислав был абсолютно убежден, что магическая сила так же строго делится на эти три ступени. Самые слабые внизу, самые сильные вверху. Это очень очевидное и простое объяснения. Я тут недавно и спорить с унаследованными убеждениями не стал. Из вежливости. Пока не стал.

В отличии от княжича, я точно знал — все важное, просто не бывает простым.

Тем временем лапландские сани Распутина заложили лихой вираж и зашли на посадку. Это было неожиданно, я машинально схватился за трубу печурки. Держалась она так себе. Пришлось присесть на пол и вцепиться в мех на полу. Я снова заозирался по сторонам, в поисках страховочных ремней. Их по прежнему не было.

Распутина вираж также застал врасплох. Он тоже попытался схватиться за трубу печурки, но отдернул руку едва коснувшись горячей меди и, не найдя опору на наклонившемся полу, неуклюже упал на спину. К счастью сани быстро выровнялись, а то я, смотря как Гриша скользит на спине прямо к дверце саней, испугался. Сейчас выбьет макушкой дверцу, выпадет вниз, и придется мне все планы менять.

Мы приземлились на лед замерзшего озера. Сани, лавируя между миниатюрными избушками-домиками для зимней рыбалки, подъехали к берегу. Когда наши сани остановились, мы пафосно вышли. Я был снова одет в ночную рубаху, женские домашние сапожки и пропахшую конским потом старую шубу. Распутин выглядел куда приличнее, но именно он постоянно себя осматривал и поправлял то одно, то другое. Похоже, он заметно волновался.

— А кто санями управляет? — озвучил я давно мучивший меня вопрос. Старец Григорий посмотрел на меня, как на дурака. И ткнул посохом. Я проследил взглядом за вороном указающим и обнаружил скорчившуюся фигурку на передке саней. Крохотный человечек сидел согнувшись в три погибели. Одет он был в традиционную одежду народов севера, руки держал так, словно в них были невидимые вожжи. Даже если бы он встал во весь рост, то достал бы мне до сосков, максимум. Неудивительно что я не заметил его в потемках амбара, во время срочной эвакуации от родного терема. Я некоторое время настороженно рассматривал нашего возницу. Он все это время сидел неподвижно. Блин, он же в воздухе был. Там же холодно и ветер.

— Он живой, — дернул я за рукав Распутина. Он снова посмотрел на меня странным взглядом. Потеребил себя за бороду, как делал в задумчивости. И ответил.

— Не живой, не мертвый, — после чего двинулся прочь от саней своих лапландских. Я снова посмотрел на фигурку. Её голова была повернута в мою сторону. Лицо было скрыто за костяной пластиной с тонкой прорезью, которая, как я знал, исполняет функции солнечны очков. Лица и глаз видно не было, но я почувствовал на себе пронзительный взгляд. Я неподобающе, для княжича, подпрыгнул и побежал догонять Распутина, постоянно оглядываясь.

У берега стояла юрта. Самая настоящая юрта из белой кошмы. Из не к нам навстречу выскочила большеглазая и большегрудая восточная красавица. Рядом стояли маленькие, красивые, как из сказки, сани, в которые были запряжены олени. Сами сани, рога оленей, и украшения на них были покрашены под серебро и буквально усыпаны крохотными серебряными бубенцами. Она встала на них и приглашающе махнула рукой сверкнув белозубой улыбкой и повезла на территорию «избушки на курьих ножек».

Хмурый Распутин уселся на синие бархатное кресло. Я сел рядом. То и дело посматривая назад на сани. Нас повезли к «избушке на курьих ножках». С земли строение казалось куда больше. Настоящий дворец. Мы пересекли покрытый снегом двор. Оказалось, что за шатер я принял массивный дуб с очень густой кроной, укутанной снегом. Дуб был могучим и большим. Я заметил лесенки и переходы среди ветвей и многочисленные, покрытые снегом и инеем веревочные качели. Похоже, летом этот дуб был куда более обитаемым.

Честно сказать меня все еще жгло неприятное воспоминание о чувстве жгучего внимания, которым меня одарил наш возница, поэтому я сначала не сильно присматривался к окружающему. Как вдруг мой взгляд привлекла сливающаяся с белым снегом мраморная статуя обнаженной женщины. Я не успел толком рассмотреть подробности, но её поза меня заинтересовала. Заметив первую, я начал замечать и другие статуи. Некоторые были в совсем уж недвусмысленных композициях.

Олени, весело звеня бубенцами, домчали нас довольно быстро (слишком быстро, по мнению внезапно проснувшегося во мне любителя скульптуры) и остановились у мегапафосного входа, с колоннами и красной ковровой дорожкой. Веселый ветерок пробирался к моему плохо одетому тело, касался спины, карабкался верх по ногам. К концу поездки я всерьез забеспокоился, что к веселому перезвону добавится и два моих личных бубенца.

— К черному входу! — крикнул Григорий нашей очаровательной черноокой вознице. Та заливисто рассмеялась, так же мелодично и звонко, как и серебрянные колокольчики на рогах её оленей. И показала жестами, что не понимает что ей говорят.

— Я из Круга, — уже тише сказал Григорий. И зажег посох. На свету это смотрелось не так зловеще. Но девушка тут же перестала смеяться. Кивнула, отвернулась и, так же молча, заставила оленей бежать дальше.

Да блин, я тут замерзаю, между прочим!

Мы проехали мимо входа, потом некоторое время ехали мимо длиннющего четырехэтажного крыла с узкими окошками и уютными балкончиками, сейчас занесенными снегом. Внезапно свернули раз, другой, промчались через белый тоннель, образованный стволами березок по бокам и их тесно переплетенными ветвями сверху. А потом оказались у куда более скромного входа. Впрочем, скромный он был только размерами.

Арочный свод двери образовывали переплетенные обнаженные тела, с любовью вырезанные из светлой древесины. К двери вела трехступенчатая лестница, высеченная из цельного куска мрамора в виде струящегося каскадом грудей, вагин и половых членов. Распутин встал и пошел к двери, сурово печатая шаг по ступеням с нежными частями тела, даже ни разу на них не взглянув. Пришлось идти за ним.