Небо в огне

Меня беспокоило то, что я должен был держаться за руки с Батистом, но я с этим смерился. А малыш ужасно был напуган, так что это оказалось отличной идеей.

Только Нико разрешалось иметь при себе фонарик. И это правильно, потому что, когда фонарики оказались у малышей, которые светили ими повсюду, то это было хуже, чем вообще ничего не видеть, ведь периодически они находили тело, а потом кричали и плакали.

Нико направлял луч в землю. В нескольких футах перед нами. Равномерно и продумано.

Трудно идти в темноте, но это было вполне нормально, потому что казалось, будто у нас на глазах шоры. Мы не видели ничего ни слева, ни справа, только там, где светил фонарик.

Мы не шли по дороге. Нико почувствовал, что на нас могут напасть.

Вместо этого мы путешествовали по обочине, примерно в 20 футах параллельно дороге.

На дороге было много машин и тел. Вещи гнили, сугробы из белого пуха росли на автомобилях и телах.

Это заставило меня подумать о мистере Калитоне, из «Исследований Земли», и нашем блоке с компостированием. Он говорил, что в компостной куче вещи возвращаются в их наиболее насыщенную, питательную форму.

Если солнце когда-нибудь вернется, возможно, это будут лучшие сельхозугодия в истории.

Я знаю, что это преувеличение, но это единственная хорошая вещь, которую я могу придумать, чтобы рассказать о всевозможной слизи и плесени.

В общем, мы шли.

А у Батиста появились мозоли, о которых он поведал мне. И о том, что он хочет пить, он сообщил мне. И что он проголодался, тоже сказал мне.

И я отвечал каждый раз: «Я сожалею, Батист», и это, казалось, на самом деле помогало ему. Затем я пожал его руку, и это также, вроде бы, помогло ему.

Было очень тяжело идти.

Наконец, Нико вывел нас обратно на дорогу. Он начал мелькать фонариком по автомобилям.

Я толкнул Батист.

— Бьюсь об заклад, что мы собираемся остановиться для перерыва на воду!

Он улыбнулся мне и сжал мою руку.

Нико мельком осветил несколько машин, но там находились тела. Он заставил нас отойти от него и не разрешил нам заглядывать внутрь.

Отойти я не возражал. Мне больше не стоит смотреть на тела, и ни одному из малышей тоже.