— Фашист так Фашист, — я пресекаю робкую попытку шестерки отмахнуться и задаю следующий вопрос, перечисляя воровские специальности: — На фармазона или там блинопека не похож. По какой статье?
— Пятьдесят восьмая, пункт шесть, — он жалко улыбается и смотрит мне в глаза, будто ждет сочувствия в абсурдности обвинения. — Немецкий, стало быть, шпион.
Это зря. Потом, на Колыме или в Магадане, политические собьются в кучу. Здесь, среди разношерстной уголовки, враг народа становится изгоем. Блатные в такие игры не играют. «Советская малина собралась на совет, советская малина врагу сказала: нет!» В транзитках и пересылках лучше скрывать политическую статью до последней возможности.
— Яволь, герр шпион. И как угораздило?
— Да какой я шпион… — Фашист нервно приглаживает пятерней жидкие светлые волосы, не остриженные пока наголо. — Работал в Липецке, там была военная авиационная школа, готовили немецких летчиков. До Гитлера! А мне говорят — нацисты тебя завербовали. Когда фюрер пришел к власти, немцы уехали.
— А ты? — невольно копирую манеру следаков. Но Мюллер не рассказывает гладко, приходится понукать.
— Перевели на Казанский авиазавод.
— Шпионить! — радостно подсказывает Василий, я шикаю на него.
— …Конструктором. Инженеров арестовали в прошлом году, когда упал «Максим Горький». Ну, АНТ-20. Слышали?
Кто ж не слышал.
— Твоя работа? — снова встревает любопытный сосед, другие сокамерники клеят ухо.
— Что вы! В него какой-то умник на истребителе врезался. Хороший был самолет. Потом успокоилось все, в этом году опять… Меня ночью взяли, из общежития. С немцами в Липецке общался? Выходит — шпион, вредитель и диверсант.
Недоверие в камере такое густое, что можно резать ножом. Тут все невиновные, с их слов, конечно. «Мусора дело шьют, волки позорные». Но каждый знает про себя, что рыло в пуху по самое не балуйся. Значит, и Фашист не зря елозит по шконке тощим задом.
Демонстративно теряю к нему интерес. Если что-то важное имеет сказать, молчать не будет. Вон сколько наплел про секретные дела — немецкую учебку и авиационный завод.
За следующие сутки Мюллер расспрашивает про тюрьму и понемногу привыкает к новой жизни. Раньше был личностью, теперь простой зэка. Эти две буквы — ЗК — недавно означали «заключенный Каналстроя». С завершением Беломорканала так зовут нас всех.
Мне в двадцать один смешно его поучать, вдвое старшего, попутно гонять с мелкими поручениями. Тем более сам за решеткой сижу всего на неделю больше. Может, он и правда шпион, мало о нас сведущий?
— Вас Волгой величают, потому что вы с Поволжья?
— Не угадал. Слышал, как судья на ринге кричит «бокс»? Или на фехтовальной дорожке «ангард»? «Волга» на блатном языке означает сигнал к драке.
Фашист добросовестно учит феню. В лагере без этого невозможно.
— А как вас до тюрьмы звали?