Наш собственный опыт изучения речи больных с передним аграмматизмом (в синдроме афазии Брока) показывает, что противопоставление деятеля и объекта с помощью порядка слов — первое грамматическое правило, появляющееся у больных по выходе из наиболее грубой формы аграмматизма с прагматическим рядоположением слов. Описывая картинку, где мама режет хлеб, больная говорит: «Хлеб нет мама хлеб». При появлении этого правила больные нередко строят предложения с постпозицией глагола: «Кошка курица… несла» и используют порядок слов для построения контрастных пар: «Я пошла соседи, соседи пошли я». Позднее порядок слов подкрепляется регулярным морфологическим противопоставлением оформления субъекта и объекта[5] (Ахутина 1989). Наличие таких самоисправлений и контрастных пар свидетельствует о том, что правило конвенционализируется, использование грамматических средств и, прежде всего, порядка слов становится правилом семантического синтаксиса с «живыми» значимыми грамматическими категориями.
Кроме задачи маркирования ролей участников ситуации «серьезный» синтаксис должен позволять в интересах реципиента помещать акт референции в рамку совместного внимания. Продолжая эту мысль Томасслло, можно сказать, что говорящему при сообщении об отдаленной ситуации необходимо указать общую точку отсчета для разделения совместного внимания и сообщить новое. Л. С. Выготский в соответствии с терминологией современной ему лингвистики говорил, что задачей «семического» синтаксиса с его живыми значимыми грамматическими категориями является реализация во внешней речи членения «психологического сказуемого» и «психологического подлежащего». Таким образом, если «простой» синтаксис Томаселло сближается с понятием смыслового синтаксиса Выготского, то «серьезный синтаксис», включающий не только правила прояснения того, кто, кому и что сделал, но и новые правила прагматического синтаксиса (правила управления вниманием собеседника), может быть соотнесен с «семическим» синтаксисом Выготского.
Перейдем к третьему типу мотивов — мотиву разделения чувств, опыта и знаний (sharing). Поскольку слово «разделение» вне контекста многозначно, sharing в книге переводится и как «приобщение». О грамматике, соответствующей этой группе мотивов, М. Томаселло пишет: «когда мы хотим рассказать окружающим о сложной последовательности событий с большим количеством участников, играющих в этих событиях различные роли, нам требуются еще более сложные синтаксические средства для того, чтобы связать эти события друг с другом и отследить в них каждого из участников. Это ведет к конвенционализации “искусного синтаксиса” (“fancy syntax”) в грамматику приобщения и нарратива (grammar of sharing and narrative)».
Конечно, мотив разделить знания о последовательности событий эволюционно мог возникнуть только значительно позднее мотива информирования о событии, происходящем не перед глазами собеседников. Но если принять во внимание более простые формы приобщения — например, передачу определенной установки, такой как пойти на охоту, «заражения» соответствующими эмоциями, то они могли совершаться и без изощренного синтаксиса. Ритуальный танец с повторением интенциональных движений вполне может служить этим целям. Голосовые реакции, отличающиеся, по Томаселло, публичностью, также могли бы способствовать передаче настроения, приобщению к совместному намерению. На наш взгляд, в первую очередь в рамках мотива приобщения на почве совместной интенциональности, подготовленной сотрудничеством и жестовой коммуникацией, могла возникнуть традиция использования синпрактичных, т. е. включенных в практику, голосовых знаков (как конвенциональных средств, гак и глоссолалических).
Более поздние мотивы приобщения, о которых говорит М. Томаселло, включают намерение к «расширению фонда совместных знаний индивида: делясь информацией, он хочет быть как все в группе, надеется нравиться членам группы и иметь возможность более тесного общения с ними, что послужит установлению связей и построению социальной идентичности». Развивая эту мысль, Томаселло напоминает, что в любой культуре основным «местом» обмена информацией и отношением к ней с другими членами группы являются нарративы, именно они помогают культуре оставаться единым целым в потоке времени. С точки зрения лингвистики, нарративы, содержащие сложные истории, вызывают массу проблем с передачей временной последовательности событий и обозначением их участников. Эти проблемы разрешаются, по мнению Томаселло, с помощью различных синтаксических средств в рамках того, что он называет «искусным синтаксисом». Свыше 6 тысяч языков, существующих сейчас на земле, обладают искусным синтаксисом. История образования новых языков, как жестовых, так и словесных (креольских) обнаруживает те же три этапа эволюции.
Попробуем соотнести три синтаксиса, выделяемых М. Томаселло, с тремя типами организации высказывания: прагматической, семантической и синтаксической, о которых говорит Э. Бейтс в своей книге 1976 г. По мнению Бейтс, как мы уже отмечали выше, в простейших прототипических высказываниях прагматический топик, семантический агент (agent) и синтаксический субъект совпадают. Только в типах предложения, появляющихся поздно в речевом развитии детей, таких как, например, предложения с пассивными конструкциями, такое совпадение отсутствует. Пассивная трансформация удаляет агента с его нейтральной позиции «дефолтного топика» и «дефолтного логического фокуса». Э. Бейтс считает, что «роль синтаксического субъекта может быть рассмотрена как конвенция, регулирующая взаимодействие между определением прагматического топика и выражением ролей семантических падежей» (Bates 1976: 77). Споря с II. Хомским, Бейтс утверждает, что синтаксический субъект не первичен. Соглашаясь с падежной грамматикой Ч. Филлмора, она отдает должное важной роли семантической иерархии падежей в выборе топика. Но с другой стороны, она указывает, что семантическая иерархия может вовсе не быть формальной произвольной структурой, «возможно, что иерархия генерируется исходя из психологических принципов идентификации говорящего с различными аргументами глагола[6]. В такого рода моделях, в отличие от модели Хомского, прагматический компонент вносит первичный структурный вклад в синтаксис» (Там же: 77).
Мне представляется не случайным, что ученые, исходящие из принципа «социального происхождения высших психических функций», включая Л. С. Выготского, Дж. Брунера, Э. Бейтс, Д. Слобина и М. Томаселло, приходят к близким выводам относительно фундаментальной роли разделения совместного внимания и усвоения схемы действия в развитии речи вообще и синтаксических функций, в частности. При этом отчетливо проступает роль прагматической организации высказывания, тесно связанной с механизмами совместного внимания. Выстроенная Майклом Томаселло иерархия сложности коммуникативных задач и соответствующих этим задачам видов синтаксиса не только позволяет описывать развитие речи в фило- и онтогенезе, как это отчетливо показано в книге, она также, на мой взгляд, может быть использована и для описания развертывания речи в актуалгенезе. Опираясь на выделенные Л. С. Выготским (1934/1982) этапы перехода от мысли к слову, можно предположить, что на этапе внутренней речи (ситуация здесь и сейчас[7]) работает «простой» синтаксис — говорящий рекурсивно выделяет наиболее информативную для него и слушателя часть в поле внимания — коммент — и обозначает его внутренним словом. Словарное значение слова — коммента под влиянием ассоциативных связей с топиком видоизменяется, оно становится ситуативным, таким образом, объективное значение становится
В седьмой, завершающей, главе книги М. Томаселло кратко подводит итоги, рассматривает, как подтвердились выдвинутые гипотезы, и еще раз показывает продуктивность рассмотрения языка как способности разделять намерения других.
Итак, представляемая читателю книга посвящена анализу возникновения и эволюции человеческих форм коммуникации, как жестовых, так и речевых. Изучая жестовую коммуникацию у высших приматов и младенцев, автор приходит к выводу, что первыми человеческими формами общения были указательные и изобразительные (иконические) жесты. Эти формы вырастают при опоре на общее смысловое поле участников коммуникации (которое включает их социальные и культурные знания и совместную интенциональность). Названные компоненты входят в описываемую автором кооперативную модель человеческого общения. Кооперативная базовая структура совместной интенциональности и обеспечила появление жестовой коммуникации, а позднее и многочисленных конвенциональных языков.
Когда это введение уже было написано, в декабрьском номере журнала PNAS (Труды Академии наук США) появилась статья, показывающая, что символические жесты и речь опираются на работу одних и тех же мозговых структур, что еще раз подтверждает концепцию возникновения языков М. Томаселло (Xu, Gannon et al. 2009).
ebooksa