И вообще.
Участники книжного клуба собирались достаточно быстро. Почти все они были женщинами от двадцати до девяноста лет. Я с радостью слушала их, параллельно выкладывая на столе новую экспозицию. Мэгги весело и бодро участвовала в разговоре и отлично поддерживала тему, а Лиз вставляла остроумные замечания и возвращала беседу в прежнее русло, когда она начинала терять нить.
Когда заседание клуба подошло к концу, я закончила раскладывать книги и с удовольствием рассматривала результат своей работы, как вдруг заметила, что за мной наблюдает одна посетительница. Женщине в светло-голубом пиджаке и с белыми волосами было примерно восемьдесят лет.
– Могу я вам помочь?
– Как тебя зовут, дорогая?
– О, эм, я Эбби.
– И ты живешь здесь? Или приехала на лето?
– На лето. – Я поправила на носу очки, пытаясь понять происходящее. Меня сбила с толку настойчивость женщины.
– Ты кого-то мне напоминаешь. Думаю, возможно, я знала твою мать.
– Вряд ли моя мама бывала на Нантакете.
Она еще пристально на меня посмотрела, а потом обошла столик со Второй мировой войной и с хмурым выражением на идеальном лбу провела пальцами по обложкам. Временами она останавливалась, как прорицательница перед своим магическим омутом. Я встревоженно и неуверенно переминалась, не понимая, чего она хочет. Ей нужна рекомендация?
– Ищете что-то конкретное?
– Столько книг о войне. Столько храбрых мужчин и женщин. Столько людей прятали еврейских детей и защищали друзей-евреев. Но где же книги, в которых мы спасаем себя сами? – Она посмотрела на меня знакомым взглядом темно-карих глаз. – Что бы подумала твоя бабушка?
Я увидела, как она уходит.
Дерьмо.
Я нашла Ноя в гребном клубе, и под словом «нашла» имею в виду, что написала ему и пришла как раз в ту минуту, когда парни вывалились с лодочной станции. Смеясь, он беззаботно направился ко мне в компании друзей. На нем не было рубашки, и его кожа сияла на солнце.
Я сглотнула и перевела взгляд на горизонт, щурясь от солнца, которое окрашивало небо в мягкий оранжевый цвет. Неужели прямо так необходимо выставлять на всеобщее обозрение свое тело? Особенно когда мне нельзя так беззастенчиво на него пялиться?
Ной помахал друзьям на прощание и подошел, натягивая поношенную светло-голубую футболку.
– Эбигейл.
Я уставилась на его ухо, чтобы не пялиться на какую-нибудь более провокационную часть его тела.