Ложь богов

22
18
20
22
24
26
28
30

Фраза была взята из письма Иоланы, адресованного Миро.

– Это так верно, – кивнул Кай, шумно выдохнув через нос. – Мне, к сожалению, пора, – сказал он, снимая ноги с кровати Селесты. Потом Кай снова натянул свои сапоги и поднялся с кресла. На губах придворного играла улыбка, исполненная искренней радости. – Сегодня приезжает мой племянник.

Селеста удивленно подняла глаза:

– Сын Ники?

Кай с энтузиазмом кивнул. Он выглядел как маленький мальчик в День зимнего солнцестояния.

– Нат организовал все это за ее спиной. Она даже ни о чем не подозревает.

Селеста почувствовала, как ее сердце наполняется теплотой. Натаниэль проявил доброту и сострадание. Соединил сына и мать.

– Тебе придется остаться в постели, чтобы поберечь себя, но, может, скоро ты сможешь с ним познакомиться.

Селеста, улыбаясь, кивнула. Ей очень хотелось познакомиться с маленьким Тео. Но пока речь шла о воссоединении матери и сына, и она не хотела, чтобы ее присутствие помешало этому.

Кай вышел из комнаты, а Селеста медленно поднялась с постели и подошла к окну, выходившему во внутренний двор. Там как раз в это время из кареты с помощью Марко выбирался маленький мальчик.

Селеста радовалась, как маленький ребенок, когда увидела сияющую от счастья Нику, которая, недоверчиво зажав рот рукой и качая головой, быстро подбежала к сыну. Гордая женщина, солдат, которого никто не мог вывести из равновесия, теперь стояла посреди двора, дрожа от радости.

Лицо мальчика сияло. Он был почти совсем не похож на свою мать. Темные волосы и глаза делали Тео почти типичным сиренянским ребенком. Так что Селесте не пришлось долго раздумывать над тем, из какого региона был родом его отец.

Ника раскинула руки, и сын бросился к ней в объятия. Теперь Селеста заметила и Кая, который только что присоединился к Марко. Мужчины смеялись, и Селесте даже показалось, что по щеке Кая скатилась слеза. Ника прижала к себе ребенка так, словно не собиралась больше никогда его отпускать.

Но чем дольше Селеста наблюдала эту сцену, тем тяжелее становилось у нее на сердце. Сердце ощутило сильный укол, легкие сдавило. И хотя на губах жрицы была улыбка, она вдруг почувствовала, что глаза ее наполнились слезами. И это были не слезы радости.

Грудь сдавило еще сильнее. С каждой улыбкой, что Ника дарила своему сыну, с каждым поцелуем, которыми мать осыпала щеки Тео, сердце Селесты кровоточило все сильнее. У нас все тоже могло быть так, с грустью подумала она. Селеста тоже хотела, чтобы у нее была мать, которая любила бы ее больше всего на свете. Которая освободилась бы от своей жесткой оболочки, чтобы отдать своему единственному ребенку всю любовь, на которую только была способна.

Но Эстель приняла решение против нее. Другим матерям требовалось всего несколько секунд, чтобы без памяти влюбиться в своего новорожденного ребенка. Ее матери потребовалось столько же времени, чтобы выбрать жизнь без Селесты и бросить ее.

Селеста смирилась с этим. Иное ей было неведомо. С младенчества за ней ухаживала Симея. Но Селеста никогда не называла ее ни матерью, ни мамой, потому что та не была ею, хотя и заботилась о жрице подобно родительнице. Симея была опекуншей и наставницей. Иногда – старшей сестрой и утешительницей. Но для Селесты она всегда была Симеей. Как ни старалась Симея, Селесту всегда преследовала тень ее настоящей матери.

Видеть Нику, которая, несмотря на внешнюю твердость, была любящей, было больно. Это буквально разбивало Селесте сердце. С Эстель жрица провела всего несколько минут. Но она ни на секунду не сомневалась, что могла бы полюбить эту женщину. Просто ей этого не дали.

Селеста отвернулась от счастливой сцены за окном и забралась обратно в свою постель. Жрица натянула одеяло на голову, и из груди ее вырвались рыдания. Сердце словно превратилось в холодный камень, который с силой ударялся о ребра, причиняя девушке боль. Горло сжалось, в глазах собрались слезы.

Селесте так хотелось выплакаться на груди у Натаниэля, находясь у него в объятиях, но его не было рядом. После всего, что с ней случилось, он на несколько дней просто оставил ее одну. Это было больно. Но самом деле – очень больно. Селеста была одна. И она ненавидела это чувство. Оно было так ей знакомо. Одиночество всегда было ее злейшим врагом. Одиночество и недоверие. Но в этот момент Селеста не чувствовала ничего другого.