Скажи

Улыбка пропала с лица практически моментально, и голову снова стиснули тиски до этого вроде бы отпускающей боли.

Не общаться с ним было невыносимо. Видеть его постоянно рядом и не контактировать было невыносимо. Чувствовать, как они каждый день всё сильнее отдаляются друг от друга, было также невыносимо.

До стиснутых зубов, до воспалённых глаз из-за вечных ночных мыслей. До покусанных губ, которые клялась не трогать.

Спасала учёба. Спасали уроки и олимпиады, постоянные домашние задания и дополнительные элективы, которые, слава богам, он решил не посещать. Спасали, забивая голову другими мыслями – они не касались Рембеза. Они касались чего угодно, только не Рембеза. Они буквально вытесняли его из головы, выпихивали, вышвыривали за шкирку, и становилось проще, легче, свободнее.

– Что ты… – девушка приподняла голову, хмуря брови. Голос слабо, но дрогнул. – Я думала, ты ушёл уже как минут пятнадцать.

Встреча действительно получилась неожиданной. Он закончил с олимпиадой немного раньше и быстро ретировался. Гейден тогда поймала себя на том, что облегчённо вздохнула, стоило двери закрыться за его широкой спиной. Она надеялась не видеть его, как минимум, до первого учебного дня после осенних каникул.

– Математичка просила зайти после олимпиады, а я вспомнил об этом только на выходе, – голос был низким и немного недовольным.

Ему явно не улыбалось возвращаться обратно.

Девушка содержательно промычала в ответ и опустила глаза, уткнувшись взглядом в идеально затянутый узел его галстука. Угнетающее молчание заряжало воздух между ними со стремительной скоростью. Равнодушие убивало. Хотелось не видеть его. Не стоять напротив. Не слышать голос. Не чувствовать запах. Не бояться поднять снова глаза и понять, что ему абсолютно наплевать. Что карие глаза не выражают ничего по отношению к ней.

Поэтому она не поднимала. Так и просверливала в его галстуке дыру своим отрешённым взглядом. Сдерживая больное желание подойти, просунуть руки под его руками и обнять, прижаться, сцепив пальцы на его спине. Почувствовать кожей материю его серой рубашки. Уткнуться носом в плечо и вдохнуть его в себя. Чувствовать его.

Но не тонуть в этой бестолковой неопределённости, стоя в двух шагах.

Я устала, помоги мне.

Я устала.

– Ладно. Хороших каникул, – она вздохнула, мазнула взглядом по его глазам и развернулась в надежде дойти-таки до гардероба, одеться и уйти. Подальше от этой школы, этого чёртового угла, будь он неладен, и этого человека.

К сожалению, от чувств к нему она сбежать не могла.

Но не успела Гейден нашарить взглядом широкую лестницу, которой ограничивался холл, как на руке плавно сомкнулись чужие пальцы, обрывая на полушаге.

– Постой.

Хрипотца овладела низким голосом, и он получился достаточно тихим и мягким. Гейден действительно застыла – даже удерживать не пришлось. Замерла прекрасным изваянием.

Сидеть на олимпиаде и смотреть в ровную худую спину прямо перед собой. Перебирать взглядом прямые русые пряди. Замечать каждую незначительную смену положения: закинет ногу на ногу, немного повернётся, поправит джинсы у самой поясницы, потянув за пояс, повернёт голову, демонстрируя бессильному взгляду точёный профиль, улыбнётся Киричуку, сидящему справа от неё.

Казалось, она вся была идеальная. От кончиков блестящих волос до крутого изгиба длинных ресниц. И конечно же эту всю идеальную посадили прямо перед Егором. О да, он был просто в восторге.