Скажи

22
18
20
22
24
26
28
30

Между ними – скрещенные взгляды. И рваные выдохи. Они оба тяжело дышат, словно оббежали школу вокруг пять раз подряд. И воздух – такой жаркий, раскалённый, что дышится с трудом. Её запах накрывает с головой, оглушающий и такой охренительно-вкусный.

Два шага каждый – и они могли бы коснуться друг друга. И мысль об этом взорвала голову Егора изнутри, вынося оттуда все оставшиеся ошмётки мыслей.

Между ними – пара метров, скрещенные взгляды. Наконец-то. Рембез до сих пор не верил, что действительно видел её перед собой. Сейчас, рядом. Свою, живую, настоящую. Кусающую губы и тяжело дышащую.

Сердце за рёбрами колотилось до такой степени, что Егор был почти уверен – оно непременно скоро разорвётся. Совсем скоро, но не раньше момента, когда он до конца осознает тот факт, что Гейден действительно здесь и что между ними – пара метров.

В полумраке коридора он различает, как её глаза наполняет набежавшая влага, и они слабо поблёскивают в тусклом освещении. Сжимает дрожащие губы и поднимает подбородок, расправляя плечи. Так, как делала всегда. И это вдруг отрезвляет Рембеза, едва удерживая от первого шага по направлению к ней.

К этой девушке.

К девушке, щёку которой разрезает первая солёная капля, а ребро под кожей Егора даёт первую трещину. Даже если это было не ребро – всё равно больно. Взгляд следит за тянущейся вниз слезой. Обводит выставленный подбородок, и этот контраст – тот самый, блин – едва не сшибает с ног.

А затем – ещё одна, по второй щеке вниз, капая с лица на кафель под ногами. Кажется, Егор даже слышит тоненький звук, с каким она разбивается о плитку. А ещё чувствует, как медленно, но верно ниточка самоконтроля, натянутая в его голове до предела, начинает рваться.

И если это произойдёт, он вряд ли удержит себя на месте.

Сколько времени прошло? Минута, две, десять, пятнадцать? Пока они просто стояли и смотрели друг на друга. Заглядывали всё глубже в глаза напротив, будто в поисках всех ответов. И тишина, которая окутывала так явственно, что почти чувствовалась открытой кожей.

Что с тобой? Ты же так хотел её увидеть. Так хотел ей всё объяснить, выяснить. А теперь стоишь, как истукан, хлопая глазами. И она – напротив. Что такое, а?

Скажи же уже что-нибудь, идиот!

И едва Егор открывает рот, поддаваясь орущему глубоко внутри голосу разума, девушка его опережает. Всего на мгновение, и его хватает, потому что…

– Я не должна была…

И этот дрожащий, тонкий голос, в котором так отчётливо ощущаются набежавшие, скопившиеся слёзы, становится последней каплей. Слова вырываются глухо, хрипом, и Егор чувствует, как трясётся собственная глотка.

– Это я… не должен был.

Она смотрит так глубоко. Удивлённо и понимающе одновременно. Сжимая пальцами сумку. И ещё одна слеза разрезает щёку, оставляя остывать мокрый след на нежной коже, от которой отлила вся кровь.

А потом губы, что до этого, приоткрытые, рвано ловили воздух вокруг, растягиваются в слабой, но искренней улыбке. Она глубоко вдыхает и выдыхает, улыбаясь немножечко шире. Словно с этим дрожащим выдохом из неё вышло всё скребущее и задыхающееся, больное, дикое, опустошающее.

Голубой взгляд наполняется облегчением, которое мелькает сперва едва заметное, а затем резко увеличивается, умножается, словно его кто-то выливает одним разом в эти изумительные яркие радужки распахнутых глаз. Наполняя, расплёскивая вокруг.

Ещё одна слеза – и, чёрт, Егор понимает. Понимает, что эти солёные капли, за каждую из которых он готов был спрыгнуть с многоэтажки, лишь бы больше не видеть их на этом лице, – это капли колоссального облегчения.